Пана Рыгора Негрошо вся шляхта бывшего Княжества в округе знала, как пана Невозмутимого, «пана Спакойнего». Задолжал ли Рыгор корчмарю, заложил ли поместье, идут ли войной через его владения французы или русские – пан Спакойны только глянет равнодушно светло-серыми глазами, распалит трубку или достанет из чехла пистолеты – и будет спокойно ждать, пока ситуация не прояснится и не станет понятно, в кого стрелять.

      Вот и сейчас – только раз он метнул на Глеба косой оценивающий взгляд, словно целился, и почти тут же снова спрятался за броню своей невозмутимости.

      Пан Спакойны.

      Было пану Спакойнему около полувека, и не нажил пан Спакойны ни семьи, ни богатства. Была некогда семья, да только всех оспа взяла – и жену, и сына, и дочь. И доживал теперь свой век пан Рыгор Негрошо в одиночестве в большом поместье, где чуть покосившийся помещичий дом не очень сильно отличался от крестьянских рубленых изб. Разве только размерами да кирпичной каминной трубой над низкой камышовой кровлей.

      Пан Рыгор устроился в кресле с трубкой, приветливо повёл рукой, приглашая присесть и Невзоровича. Пахолок в вишнёвом жупане с золотыми усами разжёг камин, быстро и молча принёс и расставил на столике жбаны с пивом, высокий кувшин, откуда тянуло добрым хмелем и горьковатым ячменём – всем винам, и рейнским, и мозельским, и токайским, предпочитал пан Спакойны пиво, сваренное корчмарем-арендатором из его собственной вёски12 – Ицеком Жалезякером. Понятно, звали еврея-корчмаря иначе, но пан Рыгор, не озабочиваясь запоминанием иудейско-немецкого Эйзенштюкера, по сходству в смысле звал его Жалезякером. Ицек не был крепостным пана Спакойнего, хоть и жил в его вёске.

      Откупщик, известное дело.

      Глеб устроился во втором кресле, вытянул к камину, так же, как и хозяин, ноги в забрызганных грязью дорожных сапогах. Снаружи, за окнами, промозгло моросил дождь, совсем по-осеннему, словно и не июль-липе́ня на дворе, а октябрь-кастрычник. От камина тянуло дымноватым, приятно-разымчивым теплом. Глеб провозился в кресле, устраиваясь удобнее, отхлебнул из жбана холодное тёмное пиво, покатал глоток на языке, наслаждаясь горьковатым вкусом.

      Эйзенштюкер-Жалезякер (Невзорович вдруг понял, что про себя зовёт еврея вообще на русский манер – Железякером) и впрямь был мастер пиво варить. Чуть горьковатое, с дымным привкусом хмеля и орехов.

      – Доброе пиво, – добродушно усмехаясь, сказал пан Рыгор, попыхивая трубкой. Янтарный мундштук, сильно обкусанный, говорил о том, что у хозяина трубки есть и средства, и вкус, и любовь к старым вещам. – Вино, конечно, вещь хорошая, но пиво я больше люблю. Вот знаешь, сударь Глеб, чего мне не хватало во время моей службы на пана императора? Как раз вот этого – доброго ячменного пива от пана Жалезякера.

      – Во Франции пива не варят, должно быть? – невинно осведомился Глеб, чуть покачивая в руке бокал. Пена медленно оседала, расходилась.

      – Во Франции, – фыркнул