Мы все лишь притворяемся людьми.

      А стоит по-особому вглядеться,

      почувствуешь: не человек, а лошадь,

      и ржет по лошадиному. Другой —

      валун в долине где-нибудь, не сдвинуть.

      Тот – валенок. А тот – вчерашний день.

      Есть девушки – не девушки, а блюдца

      фарфоровые и на свет сквозят.

      Есть женщины – не женщины, а лето

      на даче, как смородина поспела,

      висит гамак и некуда спешить.

      Есть люди – самолеты, люди – рыбы.

      Есть люди-поезда и люди-рельсы.

      Есть люди-недомолвки, люди-пена.

      И есть чудак – почти что человек.

      А я? Мне говорят всегда: – Подвинься,

      загородил проход. Не видно света.

      Опять ушибла об тебя коленку!

      Какой упрямый, деревянный просто!

      Всегда скрипишь, всем вечно недоволен…

      Ты что у нас, для мебели? Послушай,

      откройся нам, нельзя так замыкаться…

      Мне кажется, что я – тяжелый шкаф.

      Да, уж не тот… Скрипят все сочлененья

      от ревматизма… Старые комоды,

      кровати, кресла, даже жардиньерки

      разохаются ночью, расскрипятся…

      Да не от боли больше, от хандры.

      Нам чудится, так сладко ноет «прежде»,

      когда гляделись в наши зеркала

      любовники с усами кверху стрелкой,

      любовницы в тяжелых платьях с треном…

      А может, отраженья были мы?

      Или сосед мой старина – буфет…

      Спать не дает – стучит гремит всю ночь.

      Мечи и крылья – там! рога и лозы!

      Там фавны с ангелочками дерутся.

      А утром – из ореха горельеф.

      Одно от ипохондрии – лекарство.

      Здесь у меня всегда стоит посуда.

      Закуску я отсюда достаю.

      В белье лежит крахмальная салфетка.

      Я не любитель напиваться в доску,

      а так, чтоб только – отлакировать.

      Теперь мы выпьем, как протрем бархоткой.

      А третью выпьем в стиле рококо!

      Не люди, а карельская береза —

      Разводами, разводами пошло…

      Где бутерброд?..

      А! Ласточка?.. Мертва…

      А я когда-то думал: кто там бьется?

      Какой весной в меня она влетела —

      и не заметил. Верно, испугалась,

      затрепыхалась в темноте, забилась

      о стенки… долго путалась в одежде…

      Разинут клюв, от страха умерла.

      От страха даже кони умирают…

      Чувствительнейший дуб! сентиментальный

      сарай!