Лёша как попало бросил машину посередине двора и помчался в дом. Вбежал в квартиру, скинул ботинки и ринулся к семье, как вдруг неведомая сила выдернула его из летнего дня в какую-то космическую ночь, и он очутился в комнате с зашторенными окнами, которая освещалась лишь улыбками кинозвёзд.

      – Ни слова! Все спят! – ощутил он на своей шее нежный шёпот хозяйки квартиры.

      – Но там…

      – Спокойно, юноша! Я с ними разобралась. – Евдоксия Ардалионовна смерила Лёшу взглядом, добавила, – а теперь и с тобой разберусь, – и насильно усадила пленника в глубокое кресло.

      Москва слезам верит

      – Знаешь ли ты, Алёша, как мне досталась эта квартира? Вы, дураки, почему-то думаете, что в Союзе всем подряд жильё бесплатно выдавали. Как бы не так! Будь любезен очередь отстоять. Лет этак двадцать пять. Доживали не многие. Быстрее других получали строители и всякая там тяжёлая промышленность. Нам, служителям муз, всегда кости с ливером. Художник должен быть голодным. Я в очередь встала сразу, как перебралась в Москву. Девочка из рабоче-крестьянской семьи. И каково же мне было узнать после десяти лет в коммуналке, что квоты срезали. Говорят, не в этот год. И не факт, что в следующий. И вообще… А у меня пузо! Твою вторую маму ждала. Терять мне было нечего.

      Пошла в горисполком. Тоже лето, жара. Прямо к председателю. А его нет! Секретарша, дрянь, ну меня прогонять. Дескать, по личным вопросам в последний четверг приходите. Аж напирает, аж толкает меня. Долго мы с ней боролись. Тут и сам председатель является.

      – Что, – спрашивает, – тут у вас творится? По какому вопросу?

      – По квартире, – секретарша ему говорит, да так едко, – не можем, мол, отделаться.

      Он-то видит, что я беременная. Сторонится меня. А я знаю, что этого сухаря словами не проймёшь, он тёртый, всё нипочём. И начинаю… плакать! Натурально включаю дождик. А это у меня природный талант. Бывало, дам со сцены слезу – и по всему залу мокрота покатится. Платочки достают. Дощщь!

      Не по себе председателю. Он юрк в кабинетик свой, мол, разбирайтесь без меня. А у меня намерения серьёзные. Сижу, реву, мне торопиться некуда. В театре каникулы. Крыса эта меня не трогает – я мокрая. Терпит.

      Долго ли, коротко ли, председатель выходит на обед. Видит снова меня, делает своей крысе вопросительный знак. Та руками разводит. Я реву, работаю – это только прелюдия. У меня хоть на весь день концерт в запасе.

      С обеда он уже боязливо шёл.