Подобно соловью, что раньше всех поет

      В тени ветвей,

      Когда придет весна, —

      Ты раньше всех мне о любви сказал,

      И лишь тебя отныне буду ждать!

      Лишь издали могу я любоваться,

      Дотронуться не смею никогда.

      Как лавр зеленый,

      На луне растущий[8], —

      Любимая моя… Что делать с ней?

      Пока в саду своем ждала,

      Что ты придешь ко мне, любимый,

      На пряди черные

      Распущенных волос

      Упал холодный белый иней.

      Ведь оттого, что никогда не думал,

      С какой тоской тебя

      Я буду вспоминать,

      Бывали и такие ночи,

      Когда подушкой был не твой рукав!

      Вот нить жемчужная;

      Как ни длинна она,

      Сойдутся вместе у нее концы.

      Не разойдутся и у нас пути —

      Одна нас свяжет нить, как эти жемчуга…

      Эта ночь, что черна[9],

      Словно черные ягоды тута,

      О, пускай никогда не проходит она!

      Так мучительно ждать мне до ночи тебя,

      Каждый раз уходящего рдеющим утром!

      Должно быть, наступил уже рассвет:

      Тидори[10] возле нас щебечут неустанно,

      А изголовье из твоих прекрасных рук,

      Из белотканых рукавов твоих

      Мне, как и ночью, все еще желанно!

      О, только если высохнет до дна

      Река Сикама, что впадает в море

      Владыки вод,

      О, только лишь тогда

      Умрет навек моя любовь к тебе!

      Схлынут волны – и в заливе Нанива

      Собирают водоросли-жемчуга

      Девушки-рыбачки…

      И хочу узнать:

      Как по именам вас называть?

      Только тем, кто ищет раковины здесь,

      Мы охотно подаем от сердца весть.

      Странникам,

      Кому постель – трава,

      Мы своих имен не назовем.

      Каждый раз, как только вижу я

      Крылья тех гусей,

      Летящих в тростники,

      Вспоминаю я разящую стрелу,

      Что носил ты за спиною у себя…

      Вот спустилась ночь…

      Скоро и светать начнет…

      Двери распахнув,

      Жду, когда же он придет,

      Милый, что ушел в страну Кии?

      Целый день толку я белый рис,

      Грубы стали руки у меня.

      Хорошо бы, если б в эту ночь

      Молодой хозяин мой пришел,

      Тронул их и пожалел меня!

      Как на поле здесь, в Санацура,

      У холма я сею нынче просо —

      Вижу, лошадь милого пришла.

      Потянулась к просу, ест… Ну что ж,

      Все равно ее не прогоню!

      Ах, одежды белотканой рукава[11]

      В изголовье