Первым делом я приобрела простенькую объемную сумку, куда запихнула и сумочку, и колючую шкатулку. А еще купила широкополую шляпу и билет на стрелу до Тонии[37]. В этом городе я никогда не была, но знала, что он ближе всего к Латии. В случае удачи я вполне могла успеть слетать туда и обратно и попасть домой к ужину. Очень позднему ужину.

      В стреларии[38] я была впервые в жизни, но билетную кассу нашла без труда. Честно говоря, такая грамотная система подсвеченных указателей очень бы пригодилась в Латийском Поясе, где постоянно кто-то терялся. Так же без особых усилий обнаружив нужную стрелу, я предъявила билет, забралась внутрь, заняла свое место в правом ряду сразу за отсеком стрелера[39] и осторожно огляделась. От обычного шипа это транспортное средство отличалось прежде всего габаритами и формой. Стрела была такой же остроносой, с таким же прозрачным куполом сверху, но не треугольной, а длинной. Я насчитала по десять мест в каждом из двух рядов, но лишь половина из них была занята.

      Головной убор, честно говоря, слишком уж объемный для меня, оказался чрезвычайно удобным. Тень от полей удачно скрывала большую часть лица и позволяла не особо заметно для окружающих глазеть по сторонам. Я и без того привлекала чересчур много внимания. Среди представителей первого и второго кругов я в своем недешевом брючном костюме и изящных туфельках смотрелась инородно. Неуместно. Шляпа и кружевные перчатки, прикрывающие эсты, лишь ухудшали ситуацию. Сделав мысленную пометку непременно купить что-нибудь менее приметное, я прикрыла вызывающе дорогие туфли сумкой и откинулась на спинку жесткого кресла.

      Стрела дрогнула, загудела и поднялась в воздух. Я невольно поморщилась и пожалела об оставленном дома Малыше. Механизм шипов был куда более тихим. Впрочем, неудобство было недолгим – как только мы оказались за чертой города на гурановой дороге, противный гул умолк и стрела понеслась к своей цели. А я, решив не тратить время на созерцание мелькающих за стеклом пейзажей, пониже опустила поля шляпы и попыталась обдумать подслушанный в Чарди-моле разговор.

      Речь, несомненно, шла обо мне. И ребенок бы догадался, даже если бы не было произнесено имя супруга. Обо мне и о некоем магическом воздействии на психику, которое оказало не тот эффект, что был запланирован. Больше всего задело не то, что когда-то родная тетка применила опасные чары, а ее слова, что и сумасшествие ее бы устроило. Это было больно. Я всегда знала, что тетка меня недолюбливает, но даже не подозревала насколько.

      Впрочем, если отбросить эмоции, Марвейн можно было понять – в случае душевной