Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения. Ольга Елисеева
Читать онлайн книгу.
и там выпороли. Впрочем, ложный. Кто его распускал? Толстой-американец? Говорили много и многие. Соболезнуя молодости «шалуна», Александр I заменил заточение ссылкой в Кишинев.
Теперь поднадзорный сидел под Псковом и засорял умы новыми зажигательными стихами.
«Лучше бы людям не родиться»
«Пусть постараются польстить тщеславию этих непризнанных мудрецов, – продолжал Бенкендорф читать рапорт Бибикова, – и они изменят свое мнение… их пожирает лишь честолюбие и страх перед мыслью быть смешанными с толпою».
Во многом полковник был прав. На одного даровитого малого сотня Висковатовых. И все с амбициями. Однако именно они творят «общественное мнение». А «общественное мнение для власти то же, что топографическая карта для начальствующего армией», – писал сам Александр Христофорович на высочайшее имя. И тут же оговаривался: поступающие данные следует внимательно проверять, «чтобы мнение какой-либо партии не было принято за мнение целого класса».
Что класса? Целого народа. В России две трети молчат, а одна едва может связать слова в предложении. Найдется пара «фрачников» и станет вещать от имени остальных. О политике! Между тем «одна служба и долговременная может дать право и способ судить о делах государственных». В этом Бенкендорф был убежден.
«Фрачников» следовало понудить говорить в пользу правительственных мер. Раз они органически не в силах молчать. И в этом смысле Пушкин, с которым носится «общественное мнение» обеих столиц, мог быть полезен.
Ведь «нравственное влияние», которое власть оказывает на общество, «должно быть неразделимо с самой властью, для которой оно в тысячу раз более необходимо, чем внешние знаки». К такому мнению Бенкендорф пришел еще в 1820 г., после бунта Семеновского полка. В противном случае «будучи лишена своих нравственных атрибутов, которые даются общим мнением, власть, не имеющая надлежащей опоры, оказывается поколебленной, и ее могущество заменяется силой материальной, которая всегда на стороне численного превосходства».
Что следовало из этих рассуждений? Что нельзя сидеть на одних штыках. Нужно нравственное влияние. А каким оно может быть после мятежа, следствия и казней? «Когда государство вынуждено применять чрезвычайные меры, это значит, что пружины его внутренней жизни ослабли, – его же собственные слова, сказанные государю во время разбирательства. – Потом последует наказание, также весьма чувствительное для общества. Понадобятся десятилетия, чтобы загладить впечатление».
В таких условиях стоило вернуть «русского Байрона» русской читающей публике. Ведь уже появились неблагоприятные суждения о самой коронации. Не все были довольны, что вслед за пушечной канонадой танцуют. «После казней и ссылок на каторгу людей, преступных иногда одною мыслью, одним неосторожным словом и оставивших после себя столько вдов и сирот, – писал чиновник по особым поручениям канцелярии московского генерал-губернатора М. А. Дмитриев, – назначен был триумфальный въезд в Москву