Давно привыкшие венцами

      И уважением играть,

      Вы мнили грязными руками

      Венец блестящий запятнать.

      Вам непонятно, вам несродно

      Всё, что высоко, благородно;

      Не знали вы, что грозный щит

      Любви и гордости народной

      От вас венец тот сохранит.

      Безумцы мелкие, вы правы,

      Мы чужды ложного стыда!

      ………………

      Но честь России невредима.

      И вам смеясь внимает свет…

      Так в дни воинственные Рима,

      Во дни торжественных побед,

      Когда триумфом шёл Фабриций

      И раздавался по столице

      Восторга благодарный клик,

      Бежал за светлой колесницей

      Один наёмный клеветник.

      – Скажи-ка, дядя, ведь недаром

      Москва, спалённая пожаром,

      Французу отдана?

      Ведь были ж схватки боевые,

      Да, говорят, ещё какие!

      Недаром помнит вся Россия

      Про день Бородина!

      – Да, были люди в наше время,

      Не то, что нынешнее племя:

      Богатыри – не вы!

      Плохая им досталась доля:

      Немногие вернулись с поля…

      Не будь на то господня воля,

      Не отдали б Москвы!

      Мы долго молча отступали,

      Досадно было, боя ждали,

      Ворчали старики:

      «Что ж мы? на зимние квартиры?

      Не смеют, что ли, командиры

      Чужие изорвать мундиры

      О русские штыки?»

      И вот нашли большое поле:

      Есть разгуляться где на воле!

      Построили редут.

      У наших ушки на макушке!

      Чуть утро осветило пушки

      И леса синие верхушки —

      Французы тут как тут.

      Забил заряд я в пушку туго

      И думал: угощу я друга!

      Постой-ка, брат мусью!

      Что тут хитрить, пожалуй к бою;

      Уж мы пойдём ломить стеною,

      Уж постоим мы головою

      За родину свою!

      Два дня мы были в перестрелке.

      Что толку в этакой безделке?

      Мы ждали третий день.

      Повсюду стали слышны речи:

      «Пора добраться до картечи!»

      И вот на поле грозной сечи

      Ночная пала тень.

      Прилёг вздремнуть я у лафета,

      И слышно было до рассвета,

      Как ликовал француз.

      Но тих был наш бивак открытый:

      Кто кивер чистил весь избитый,

      Кто штык точил, ворча сердито,

      Кусая длинный ус.

      И только небо засветилось,

      Всё шумно вдруг зашевелилось,

      Сверкнул за строем строй.

      Полковник наш рождён был хватом:

      Слуга царю, отец солдатам…

      Да, жаль его: сражён булатом,

      Он спит в земле сырой.

      И молвил он, сверкнув очами:

      «Ребята! не Москва ль за нами?

      Умрёмте