Людмила Гурченко. Танцующая в пустоте. Валерий Кичин
Читать онлайн книгу.еще раз, и еще раз, а потом уже впрямую предложили: «Понимаете, скоро в Москву приедет много иностранной молодежи, и нам это все будет очень интересно». А взамен за «помощь» предлагали и квартиру, и научить языкам интенсивно, но одно условие: никому ни слова!
Как, думаю, это так? За какие заслуги я это все получу? Ну наивная была до глупости. Очень долго. Такие моменты наивности и сейчас случаются – когда я ничего не понимаю, только «Ах!». А потом себя осекаю: «Тихо, Люся!» Сначала – «Ах!», а потом – испуг. И поразительно: эта моя подозрительность потом всегда оправдывалась: правильно, что испугалась, правильно, что не сделала!
Короче говоря, поставили условием, что никому ни слова. И даже родителям. А кому я еще скажу – у меня никого нет! Я из Харькова, одна в Москве. А в Харькове вообще уже не верили, что на афише – это я. Там в кинотеатре «Комсомолец» на Сумской висела афиша, папа стоял возле нее и говорил: «Это – моя дочь!» А на него смотрели как на сумасшедшего и тихо отходили в сторонку. А папа мой был в шляпе в сеточку, как у Хрущева, штаны широкие. И от него отходили, как от ненормального. Как реагировал папа – я тут не могу повторить: очень много идиоматических выражений. «Да ты разуй глаза, это моя дочь! Видишь, вот фотография: тут ей три года, тут ей пять. Вот – я. А вон ее мать». Тут мама быстро надевала темные очки и перебегала на другую сторону – стеснялась. Мама совсем другая была – Елена Симонова, дворянских кровей, что она всегда старательно скрывала: могло выйти боком. Вот такие у меня были папа с мамой – что же, и им ничего нельзя сказать?!
А еще была бабушка. Она из дворян, но это от меня скрывали. Да я ее и не любила: она меня называла «пионэркой», а про Ленина говорила, что он подлечуга и провокатор. Мол, «Как людюшки жили при царе! Всего было вдоволь: своя скотина, свое поместье, дом на улице Огарева в Москве, муж мой Александр Прокофьевич – директор двух гимназий!»
«А вы знаете, Марк Гаврилович, – говорила она моему папе, – что мы выписывали из Англии машину „Маккормик“? А вы знаете, где я одевалась? В „Мюр и Мерелизе“!» Папа ее успокаивал: «Мам, не надо, не надо про это!»
С утра до вечера бабушка не отходила от иконостаса – это надо было видеть! А мать в Бога не верила, она комсомолка с семнадцатого года и все убеждала бабушку, отрывала ее от молитвы: «Мама, ну что вам дал ваш Бог?!»
А папа дипломатично молчал: он человек деревенский, и фамилия его была по-настоящему Гурченков. Это потом, когда он уехал в Харьков, то стал Гурченко… Вообще, я думаю, в нашей харьковской семье собралась вся советская власть, а может быть, и плюс электрификация всей страны. Вот оттуда я вышла, понимаете? Вот такой я полу-«совок», признаюсь.
Но тогда, в гостинице «Москва», я от предложений этих людей в черном резко отказалась. Так и сказала: знаете, товарищи, я люблю свою Родину, но вот этого – не могу.
И после этого случая у меня постепенно начал выстраиваться главный закон жизни: что «мое» и что – «не мое». Прекрасное – но не мое. Чудный – но не мой. Красивая одежда – но не моя. В общем, отказалась.