Андромаха выходит во двор одна,

      В рубашке домашнего полотна.

      Она не спала от тоски и тревоги,

      Так ночь и прошла без сна.

      Гектор с ней даже не говорит.

      Доспех сияет и шлем искрит.

      Плачет жена, заклинает мужа.

      Муж догорает, жена горит.

      Плачет она и зовет его.

      Того единственного одного.

      Кого еще звать ей на этом свете,

      Когда не останется никого.

      А он и не слышит, как неживой.

      Стоит на линии передовой.

      Ни жалости, ни милосердья в нем.

      Все-все сожжено огнем.

      Тогда в отчаянии жена

      Сзывает женщин и имена

      Она выкликает – сестер и мать.

      Не ей же одной страдать…

      Просите, плачьте, – она говорит.

      Рыдайте, пока он весь не сгорит

      На ваших глазах, матерей и сестер,

      Он весь сгорит как костер.

      Сынок, погоди, снимай свой доспех, –

      Мать говорит, – не бросай нас всех.

      Постой, послушай наши мольбы,

      А не только приказ судьбы.

      Чей же, если не твой клинок

      Женщин твоих защитит, сынок?

      Кто же нас выручит, если не ты,

      Вытащит из темноты.

      Женщина – первая часть добыч.

      Женщина – вот твоих греков клич.

      Вспомни об этом, сынок, герой.

      Встань же за нас горой.

      Не хочет Гектор услышать мать.

      Не хочет сестру свою понимать.

      Елену не слышит. Только одну

      Он слышит – свою жену.

      И видит он Андромаху свою.

      Себя, пылающего в бою.

      Такой в нем горит последний огонь –

      Что лучше его не тронь.

      И видит она, как он сузил зрачки.

      Как пальцы стиснулись в кулаки.

      Тут все решено. И огонь. И свет.

      Обратной дороги нет.

      Не тихий плач из ее груди,

      А львиный рык летит впереди,

      И львиная грива парит над ней,

      Распущенных кос пышней…

      Вот сын твой, царевич, смотри сюда.

      Он не увидит тебя никогда.

      Твое плоть от плоти, мой царь, дитя.

      Сейчас –