По прибытии в отель наша группа, полагаю, рассеялась; сам я не стал завтракать с остальными; они, эти остальные, мне порядком надоели. Я задвинул шторы и лег. Как ни странно, я сразу заснул, и приснилась мне молодая арабка, танцующая в вагоне метро. На Аишу она не была похожа, так, во всяком случае, мне казалось. Она держалась за стойку, как стриптизерша, и постепенно оголяла грудь, прикрытую узкой полоской из хлопковой ткани. Наконец, улыбнувшись, она обнажила ее полностью: потрясающая грудь, смуглая, крепкая, налитая. Облизнув пальчики, она погладила себе соски. Затем положила руку мне на брюки, расстегнула ширинку, вытащила член и принялась дрочить. Вокруг стояли люди, выходили на своих станциях. Она опустилась на четвереньки и задрала мини-юбку – трусов под ней не оказалось. Ее киска, покрытая черными как смоль волосами, манила меня, и я проник в нее. Народа в вагоне было много, но никто не обращал на нас внимания. Ничего подобного, конечно, не могло случиться в действительности. Это был сон, смешной сон изголодавшегося немолодого мужчины.

      Проснувшись часов в пять, я увидел на простыне обильные пятна спермы. Поллюция… н-да, трогательно. Кроме того, к своему живейшему удивлению, я обнаружил, что у меня по-прежнему стояк; должно быть, дело в климате. На тумбочке брюхом вверх лежал таракан, можно было подробно изучить устройство его лапок. Отбегался, как сказал бы отец. Сам он умер в конце 2000-го и правильно сделал. Его жизнь, таким образом, целиком вписалась в XX век, до отвращения типичной частицей которого он и был. Я же этот рубеж пережил и оказался ни то ни се. Мне шел пятый десяток, вернее, самое его начало; мне, собственно, было сорок; это примерно середина пути. В определенном смысле смерть отца развязала мне руки; своего последнего слова я еще не сказал.