– Хорошо, что я выбрала гитару, а не твой контрабас. С ним мы могли бы мериться бедрами! И зрители мысленно прикидывали бы: у кого из нас больше объем?

      Моя коллега, преподаватель по классу виолончели и контрабаса, откликается смехом, точно зная, что не обидит меня. С Ниной мы работаем в музыкальной школе уже лет десять, и у нее было время убедиться: я не притворяюсь такой.

      – Ой, Женька, ты как скажешь… По кофейку?

      Как Нине удалось раскрутить нашего нового директора на хорошую кофемашину, до сих пор остается загадкой даже для меня. Хотя с длиной ног как у Джулии Робертс и похожей улыбкой, думаю, это не составило ей труда. У меня от кинозвезд, пожалуй, только нос, как у Барбары Стрейзанд, которую я, понятное дело, обожаю… В шестнадцать лет я часто повторяла себе: уж если она с таким носом стала кинозвездой, то мне не составит труда одолеть жизнь обычного человека. Сейчас я больше не нуждаюсь в подобном самовнушении, ведь выжить мне уже практически удалось.

      И знаете, что самое поразительное? Я обожаю этот мир!

      Ненавижу этот мир.

      Родился я с этой ненавистью в мире, лишенном солнца. Вы в курсе, что в Москве двести пасмурных дней в году? С детства низкое небо осыпало меня серыми хлопьями уныния, вот почему то и дело тянет взвыть – я постепенно превращаюсь в волка.

      Или я рос обычным мальчишкой до того момента, когда пошел гигантский град? До сих пор слышу, как он стучит по окну, через которое, вскарабкавшись на подоконник, я следил, как «Скорая» увозила маму. Какие слова он выбивал? Или только одно-единственное? Мне до сих пор трудно выговаривать его даже мысленно… Только будь я проклят, если кому-нибудь в этом признаюсь!

      Отчим тогда не поехал с ней, в те годы еще не вошло в моду, чтобы мужья присутствовали при родах. Наверное, поэтому у меня застряло в памяти: Коновалов не спас ее. Сволочь.

      Градины, похожие на ледяные пули, изрешетили мамино тело, и она истекла кровью.

      Так и не сказав мне ни слова, Коновалов напился вечером, а утром за мной приехал мой родной отец. Такие машины, как у него, никогда не появлялись в нашем дворе, и поглазеть на «шикарную тачку» сбежались все окрестные пацаны. В другой день это стало бы источником ликования, но тогда я не чувствовал ничего. Я весь целиком был онемевшим, как отсиженная нога. Колоть стало позднее…

      Еще в подъезде папа взял меня за руку, видно, по мне не было похоже, что я самостоятельно доберусь да машины, но я машинально вырвал ее. Еще не хватало, чтобы на глазах у пацанов меня вывели во двор, как малыша. Кажется, он понял. Открыл передо мной дверцу, и это было уже совсем другое дело, как будто это я хозяин роскошного автомобиля.

      Раздался стон:

      – Ма-акс! Это твоя?!

      Я кивнул. Как мне представлялось, сделал это с достоинством, а как там вышло – черт его знает! Кто-то из моих друзей, теперь уже бывших, запулил снежком вслед нашему автомобилю, но не добросил.