– Такого не было! – завизжала Леся, в истерике перелезая через парапет.

      – Стой, дура! – закричал первый полицейский. – Сорвешься!

      Окрученная бойкими ветрами, девушка качалась хлипкой веткой, но не теряла из виду тех, кто был готов напасть на нее и спрятать в тесной камере от жизни и света. Она посмотрела вниз. Ладони резались о короны ржавчины, кололись о коррозийную шершавость, пальцы едва ли не раскрывались нежными лепестками.

      – Откуда вам известно все это? – озадачилась Леся.

      Полицейские с осторожностью переглянулись. Первый поправил фуражку, а второй снова плюнул себе под ноги, после чего натянул козырек головного убора на глаза. Он походил на взрослого ребенка, не желающего видеть окружение. Не хватало лишь в суровости сложенных на груди рук.

      – Александра Сергеевна, – убедительным тоном заговорил первый полицейский: – Ушаков утверждает, что вы к этому причастны.

      Леся перевела дыхание и вцепилась в парапет, боясь ослабить руки. Ее охмуренный нежеланными словами мозг был готов отключиться, но как надежный друг или истинный предатель не позволял ей рухнуть в исключительном беспамятстве. Леся посмотрела взмокшими глазами на полицейского, а спустя несколько секунд зарыдала.

      – К-как он мог? – она давила через слезы. – Почему он так поступил?!

      Леся обессилела, ее пальцы нарочито разомкнулись, отпустив холодную сталь. Назарова намеревалась оттолкнуться и погрузиться в сокрушительный полет, но полицейский, стоявший в метре от нее, успел поймать девушку за руку. Он мгновенно подтянул Лесю к себе, а коллега молнией нацепил на запястья наручники. Полицейские помогли ей спуститься вниз. Под неустанный бубнеж старушек, смаковавших сей спектакль глазами, полными злорадства, мужчины усадили ее в машину, припаркованную неподалеку, и увезли.

      Дорогой Борис Борисыч