Женщина на софе испуганно вскинулась. Но не вскрикнула – только вздрогнула, издав неясный, приглушенный звук, и так и застыла, приподнявшись на локтях.

      – Тихо, тихо, – успокоил ее Равич. – Это всего лишь я. Тот, кто вас сюда и привел пару часов назад.

      Женщина перевела дух. Равич толком не мог ее разглядеть: зажженная люстра и вползающее в окно утро заполняли комнату странным, выморочным светом.

      – По-моему, это уже пора погасить, – сказал Равич, повернув выключатель.

      В висках все еще постукивали мягкие молоточки опьянения.

      – Завтракать будете? – спросил он.

      Он напрочь забыл о своей гостье и, только забирая у портье ключ, вспомнил, тут же втайне понадеявшись, что та уже ушла. Он-то сам с радостью бы от нее избавился. Он хорошо выпил, шторки сознания в голове раздвинулись, цепочка времени со звоном порвалась, воспоминания и грезы, настырные и бесстрашные, обступили его. Хотелось побыть одному.

      – Хотите кофе? – спросил он. – Это единственное, что здесь делают прилично.

      Женщина покачала головой. Он глянул на нее пристальнее.

      – Что-то не так? Кто-то приходил?

      – Нет.

      – Но я же вижу: что-то случилось. Вы же смотрите на меня, как на привидение.

      Ее губы задрожали.

      – Запах, – выдавила она наконец.

      – Запах? – недоуменно повторил Равич. – Водка особенно не пахнет. Вишневка и коньяк тоже. А сигареты вы и сами курите. Что вас так напугало?

      – Я не о том…

      – Бог ты мой, тогда о чем?

      – Тот же самый… тот же запах…

      – Господи, эфир, что ли? – осенило Равича. – Вы про эфир?

      Незнакомка кивнула.

      – Вас что, оперировали?

      – Нет… Но…

      Равич не стал слушать дальше. Он распахнул окно.

      – Сейчас выветрится. Можете пока выкурить сигарету.

      Он прошел в ванную и отвернул оба крана. Посмотрел на себя в зеркало. Пару часов назад он вот так же тут стоял. Всего пару часов – а человека не стало. Вроде бы ничего особенного. Люди умирают во множестве, каждую секунду. Даже статистика какая-то есть на этот счет. Ничего особенного. Но для того, кто умрет, ничего важнее на свете не будет, ибо этот свет будет жить и кружить уже без него.

      Он присел на край ванны и сбросил ботинки. Вечно одно и то же. Неумолимый распорядок бытия. Презренная проза пошлой привычки, вторгающаяся в сияние самых пышных миражей. Сколько бы ни нежились цветущие берега сердца в струях любви, но раз в несколько часов, кто бы ты ни был – поэт, полубог или последний идиот, – тебя стащит с самых блаженных небес потребность помочиться.