Я еще не воспитываю, я только наблюдаю и стараюсь не делать никаких замечаний, чтобы не спугнуть Стефана. И все же за эти четыре дня мне пришлось дважды его вразумить.

      Первый раз. Во время урока вошел фельдшер. Я был на дежурстве – привезли больных.

      – Весь день к вам лезут, – громко и раздраженно сказал Стефан.

      Судя по тону и выражению лица, это явно не его слова. Так, должно быть, говорили в приюте – панна Лоня или кухарка.

      – Не надо так говорить, – замечаю я мягко, когда фельдшер уходит.

      – Я ведь читаю, а он лезет.

      Ему странно, что в госпитале двести семнадцать больных и раненых.

      – Так вы, когда дежурите, должны всех осматривать?

      – Нет, я осматриваю только новеньких, чтобы какого-нибудь заразного больного не поместили к обычным.

      – А правда, что корь – заразная болезнь? Когда я болел корью, так задыхался, что говорить не мог. Батя тогда дал мне выпить керосина, получшело. Он никогда к врачу не ходил, сам все знал, как лечить.

      – Твой отец был умный человек, – говорю я.

      – Конечно умный, – согласно кивает он.

      Меня так и тянет спросить, почему же он сказал, что, если отец не вернется, тоже хорошо. Нет, слишком рано.

      Второе замечание.

      – Слушай, Стефек, не называй пана Валентия «Валентий», говори – «пан Валентий».

      – Я и говорю «пан Валентий».

      Приютская привычка выкручиваться.

      Я сам виноват; теперь, разговаривая со Стефаном, всегда говорю «пан Валентий». Вопрос существенный, особенно в интернате для сирот. Сторож, судомойка, прачка обижаются, когда дети зовут их по имени. В разговоре с детьми всегда следует говорить «пан Войцех», «панна Рузя», «пани Скорупская».