С.М. БУДЕННЫЙ

      28 января 1958 года

      I. До великого Октября

      Вскоре после отмены крепостного права мой дед, крестьянин слободы Харьковской, Бирючинского уезда, Воронежской губернии, вынужден был покинуть свои родные места: подати и выкупные платежи, которые ему приходилось платить за одну десятину полученной им земли, оказались непосильными. Бросив свое разоренное хозяйство, дед с тремя малолетними детьми – в числе их был и мой двухлетний отец – перебрался на Дон. Но и здесь, в богатом казачьем крае, для пришлых или, как их называли, иногородних крестьян, жизнь была не легче.

      Вся земля на Дону издавна принадлежала казакам и помещикам. Уделом иногородних было батрачество. В поисках сезонной работы они метались по краю. Среди привилегированного казачества иногородний крестьянин-батрак был совершенно бесправным человеком. Казак мог безнаказанно избить и даже убить его. А каких только налогов ни придумывали казацкие атаманы для иногородних: за землянку – налог, за окно – налог, за трубу – налог, за корову, овцу, курицу – налог.

      Отец мой, Михаил Иванович, как и дед, всю жизнь работал батраком. В молодости, не имея своего собственного угла, он кочевал по Дону из станицы в станицу в поисках работы, а женившись на крестьянке из бывших крепостных слободы Большой Орловки, Меланье Никитичне Емченко, обосновался в хуторе Козюрин, недалеко от станицы Платовской. На этом хуторе я родился в 1883 году и прожил тут до 1890 года, когда нужда заставила нашу семью отправиться на Ставрополыцину. В том же году мы вернулись на Дон и поселились на хуторе Литвиновке (Дальний), расположенном на правом берегу реки Маныч, в сорока километрах к западу от станицы Платовской. Здесь в девятилетием возрасте меня определили мальчиком в магазин купца первой гильдии Яцкина, бывшего коробейника, владевшего, кроме магазина, тремя тысячами десятин земли, которую он арендовал у казаков.

      Днем я был на побегушках у хозяина и приказчиков, а вечером, когда все мои однолетки уже спали, мыл грязные, затоптанные, заплеванные полы магазина. Потом – я тогда уже был подростком – хозяин послал меня работать в кузницу.

      Работая в кузнице подручным кузнеца и молотобойцем от зари до зари, я не мог ходить в школу, а учиться хотелось, и я начал постигать грамоту с помощью старшего хозяйского приказчика Страусова. Он взялся научить меня читать и писать, и за это я должен был убирать его комнату, чистить обувь, мыть посуду, в общем выполнять обязанности прислуги. После работы я оставался в кузнице и при свете каганца учил заданные мне Страусовым уроки.

      Трудно это было после тяжелого рабочего дня. Глаза слипались, и, чтобы не уснуть, я с букварем в руке становился коленями на наваленную в кузнице груду антрацита или окатывал себя водой.

      Уже юношей я работал у того же купца Яцкина на локомобильной молотилке смазчиком, кочегаром, а потом и машинистом.

      Осенью 1903 года меня призвали в армию. Я призывался в Бирючинском уезде Воронежской губернии, в той волости, откуда был родом мой дед и где мы получали паспорта. В числе новобранцев, призванных на службу в кавалерию, меня направили из г. Бирюча в Маньчжурию. Мы прибыли туда в январе 1904 года, когда уже началась Русско-японская война. Где-то между Цицикаром и Харбином из нашего эшелона была отобрана партия новобранцев для пополнения 46-го казачьего полка. В этом полку, стоявшем на охране коммуникации русской армии в Маньчжурии и несшем службу летучей почты, я прослужил до конца войны, участвовал в нескольких стычках с хунхузами.

      После окончания войны 46-й казачий полк отправился обратно на Дон, а нас, молодых солдат, служивших в нем, перевели в Приморский драгунский полк, расквартированный в селе Раздольном, под Владивостоком.

      Во время моей службы в Приморском драгунском полку произошла первая русская революция. Революционные