Если у Матвея Федоровича Шапошникова и была язва, то на внешности его она никак не отразилась. Был Матвей Федорович высок и по-купечески осанист. Лицо его пухлое отливало краснотой, намекающей, что начальник местной полиции склонен к некоторым излишествам в еде ли, в питии ли.

      Мундир его, извлеченный из шкапа впервые за долгое время, в честь высоких гостей, надо полагать, оказался несколько тесен. Шерстяное сукно, из которого он был шит, натянулось, грозясь разойтись по швам. Пуговицы с имперским орлом держались явно чудом. И понимая, что того и гляди окажется он в ситуации до крайности неловкой, двигался Матвей Федорович неспешно, осторожно даже.

      Вот он поднялся из-за стола.

      Поправил перевязь с игрушечною сабелькою, положенною по чину.

      – Доброго дня, – вежливо поздоровался Бекшеев, подумавши, что мундир-то и у него имеется, шитый на заказ, но тоже давненько.

      Он как-то вот без мундиру привык.

      И не только он.

      – Доброго, – Зима оглядывалась с немалым интересом.

      Кабинет начальника полиции располагался на втором этаже особняка. И пахло в нем не чернилами да бумагами, а свежею сдобой. Еще и вареньем, вазочка с которым примостилась на широком подоконнике, меж бюстом Его императорского Величества и башней из желтовато-коричневых папок.

      Девочка тоже сунула нос в дверь.

      А вот Васька предпочел остаться в коридоре, сказавши, что сегодня он являться пред очи начальственные не рискнет.

      – Д-доброго, – взгляд Матвея Федоровича остановился на Девочке.

      Потом метнулся, зацепившись за Зиму… и пухлые губы расплылись в улыбке.

      – Зима? Зима!

      Она чуть прищурилась, вглядываясь в это выбритое, украшенное пышными усами лицо, явно не узнавая.

      – Шапка я! Помнишь? Встречались… на Висле!

      – Шапка? – переспросила Зима и рассмеялась. – Надо же… ну ты… вижу, живой-таки!

      Она шагнула, да и Шапошников навстречу, руки раздвинул, спеша обнять. И пуговица на животе-таки не выдержала напряжения, с хрустом оторвалась.

      – От же ж… чтоб её! – беззлобно ругнулся Шапошников, но Зиму сграбастал. – А то я уже ж грешным-то делом… в отставку заявление написал.

      – Зачем?

      – Так… понятно же ж, что на месте тепериче все… не оставят. Кто-то ж должный виноватым быть. От так-то… а тут ты… ну да, глядишь, и побарахтаемся тепериче… а это, значится…

      – Бекшеев, – представился Бекшеев и руку его сдавили. Сила у Матвея Федоровича оказалась немалая. Впрочем, он тотчас спохватился, руку отпустил и прогудел:

      – Извиняйте. Это я на радостях… Васька! Васька, где тебя черти носят? Тащи самовар… а то ж у меня нервы одные… одные нервы в последнее-то время. А теперь ничего… твоя зверюга? Как же ж… твоя… на Мрака похожа, но тот вроде здоровей был? Жалко. Слыхал. Хороший зверь был. Но и ты он,