Мя праздники наши так обнимают,

           так в хороводе заводят!

      В голос рыдаю, громко смеюсь,

           торжественно, при народе.

      Без народа я никуда. Я сама народ, во лице едином.

      Не убить мя. Лишь сердца клин вышибают клином.

      Россыпь, яхонты, гулкий зенит, парча златая.

      В хороводе военном ведут… Мiръ забыт… а куда, не знаю.

      В хороводе хором поют, голос мой в огнях утонул,

      Под еловою лапою ландыш. А с неба идёт мощный гул.

      Гул безбрежный, бездонный, беспредельный, бесповоротный.

      Я пляшу как во сне и дышу любовью народной.

      Из васильков венок тернием мне на брови сползает.

      Я пляшу и в Мiръ гляжу расширенными глазами.

      Вы, мои зрячие зеркала,

           отразите вы всё до капли, до пота,

           до дна отразите.

      Заплетите, мои златошвейные пальцы,

           дождевые золотные нити.

      Мя праздники треплют, так на ветру буревальном

           мотают флагом.

      А на праздник теперь нужна, как на битву, отвага.

      Это смерть стала жизнью;

           утром: прощай, а в ночи: не покину.

      Это смерть прожита мною насквозь;

           неправда, наполовину.

      Ея праздник велик, грохочут вблизи, за окном, разрывы.

      Я пляшу средь родного народа, родные,

           вы, мёртвые, все ещё живы.

      Я пляшу в вашем лесу, бегут в хороводе со мной

           берёзы и ели.

      Я во Времени плыву, на ветру, на весу,

           в погребальной ладье постели.

      Почему мя дикою рысью краснощёкий плясун обзывает?!

      Прижимаю кисточки-уши к башке,

           страстная, хищная и живая.

      Да, вся в пятнах потерь, злословий,

           грехов смоляных и алых.

      Шкуру ты не сдерёшь!

      А сдерёшь – обрасту любовью, начну сначала.

      Лес ты, лес мой, пустынь прекрасная, вышивка гладью.

      Земляничная кровь под ногами. Олений рушник.

      Ольховое – настежь – объятье.

      Лапоточки