По ночам Роуан спала, говорил Майкл, спала так, словно была измучена, словно весь день тяжело трудилась. Купалась она в одиночестве, хотя это пугало Майкла. Но она всегда запиралась в ванной комнате, а если он пытался остаться внутри вместе с ней, она садилась на стул и смотрела в сторону, ничего не делая. Ему приходилось уступать. И тут же он слышал, как щелкает замок.

      Роуан слушала, что говорили люди, по крайней мере сначала. И время от времени, когда Майкл умолял ее сказать хоть что-то, она тепло хлопала его по руке, как будто успокаивала или просила быть терпеливым. Грустно было видеть все это.

      Майкл был единственным, кого она признавала, к кому прикасалась, хотя частенько делала этот легкий жест все с тем же отстраненным выражением лица и даже не меняя направления взгляда серых глаз.

      Волосы у нее полностью отросли. Они даже слегка золотились от долгого сидения на солнце. Пока Роуан лежала в коме, волосы у нее были цвета мокрого дерева, выброшенного на заболоченный речной берег после длительного пребывания в воде. Теперь они выглядели живыми, хотя, если память не подводила Мону, волосы сами по себе мертвы. Мертвы, когда вы их расчесываете, завиваете или делаете с ними что-то еще.

      По утрам Роуан поднималась, когда ей того хотелось. Она обычно медленно спускалась по лестнице, левой рукой придерживаясь за перила, а в правой держа трость, на которую опиралась, ставя ее на каждую ступеньку. Похоже, ее не интересовало, помогает ли ей Майкл. И если Мона брала ее за руку, это тоже ничего не меняло.

      Время от времени, перед тем как спуститься вниз, Роуан останавливалась перед туалетным столиком и подкрашивала губы.

      Мона всегда это замечала. Иной раз Мона ожидала Роуан в коридоре перед спальней и видела, как Роуан это делает. Весьма примечательно.

      Майкл тоже всегда обращал на это внимание. Роуан носила только ночные сорочки или халаты – в зависимости от погоды. Покупала их тетя Беа, а Майкл сразу стирал, потому что, насколько он помнил, Роуан надевала новую одежду только после стирки. Потом Майкл раскладывал вещи для Роуан на кровати.

      Нет, полагала Мона, это вовсе не кататонический ступор. Да и доктора с ней соглашались, хотя и не могли сказать, что с Роуан не так. В тот единственный раз, когда один из врачей – идиот, как обозвал его Майкл, – попытался воткнуть в ее руку иглу, Роуан просто мягко отвела руку и прикрыла ее другой рукой. А Майкл пришел в ярость. Роуан даже не посмотрела на того парня и не сказала ни слова.

      – Хотелось бы мне быть здесь в тот момент, – сказала Мона.

      Конечно, Мона и так знала, что Майкл говорит правду. Пусть себе доктора рассуждают и тычут иглами в других людей. Может, когда они вернутся в свой госпиталь, они начнут втыкать иголки в куклу, изображающую Роуан, – эдакая вуду-акупунктура. Мона ничуть бы этому не удивилась.