И в ногу Шибанова острый конец

      Жезла своего он вонзает,

      Налег на костыль – и внимает:

      «Царю, прославляему древле от всех,

      Но тонущу в сквернах обильных!

      Ответствуй, безумный, каких ради грех

      Побил еси добрых и сильных?

      Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,

      Без счета твердыни врагов сражены?

      Не их ли ты мужеством славен?

      И кто им бысть верностью равен?

      Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,

      В небытную ересь прельщенный?

      Внимай же! Приидет возмездия час,

      Писанием нам предреченный,

      И аз, иже кровь в непрестанных боях

      За тя, аки воду, лиях и лиях,

      С тобой пред судьею предстану!»

      Так Курбский писал к Иоанну.

      Шибанов молчал. Из пронзенной ноги

      Кровь алым струилася током,

      И царь на спокойное око слуги

      Взирал испытующим оком.

      Стоял неподвижно опричников ряд;

      Был мрачен владыки загадочный взгляд,

      Как будто исполнен печали;

      И все в ожиданье молчали.

      И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,

      И нет уж мне жизни отрадной,

      Кровь добрых и сильных ногами поправ,

      Я пес недостойный и смрадный!

      Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,

      И много, знать, верных у Курбского слуг,

      Что выдал тебя за бесценок!

      Ступай же с Малютой в застенок!»

      Пытают и мучат гонца палачи,

      Друг к другу приходят на смену:

      «Товарищей Курбского ты уличи,

      Открой их собачью измену!»

      И царь вопрошает: «Ну что же гонец?

      Назвал ли он вора друзей наконец?»

      «Царь, слово его все едино:

      Он славит свого господина!»

      День меркнет, приходит ночная пора,

      Скрыпят у застенка ворота,

      Заплечные входят опять мастера,

      Опять зачалася работа.

      «Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»

      «Царь, близок ему уж приходит конец,

      Но слово его все едино,

      Он славит свого господина:

      «О князь, ты, который предать меня мог

      За сладостный миг укоризны,

      О князь, я молю, да простит тебе Бог

      Измену твою пред отчизной!

      Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,

      Язык мой немеет, и взор мой угас,

      Но в сердце любовь и прощенье,

      Помилуй мои прегрешенья!

      Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,

      Прости моего господина!

      Язык мой немеет, и взор мой угас,

      Но слово мое все едино:

      За грозного, Боже, царя я молюсь,

      За нашу святую, великую Русь,

      И твердо жду смерти желанной!»

      Так умер Шибанов, стремянный.

      Без отдыха пирует с дружиной удалой

      Иван Васильич Грозный под