Эйгон в проеме двери. Злой, взъерошенный.

      – Где она?! – орет с порога.

      Я поднимаюсь на ноги. Не очень понимаю, стоит мне радоваться или пугаться. Что-то подсказывает, Эйгон пришел не за мной. Он ищет Шайену. Ради меня он не стал бы так вышибать дверь. Меня он, по сути, вообще не знает.

      Он думает, что если она не пришла ночью к нему, то сюда точно должна явиться? Она и явилась…

      – Я не Шайена, – сказала тихо.

      Неожиданно чуть кольнуло в груди. Ради меня никто никогда не вышибал двери. То есть, мне оно и не надо, но обидно все равно.

      Эйгон подошел. Близко, пристально глядя на меня. На наволочку в моей руке с пятнами крови.

      Встал рядом. Молча. Тяжело дыша после бега. Руку мою от щеки убрал, рассматривая. Я видела, как глаза его зло потемнели, как зубы сжались.

      – Патрик? – спросил только.

      Я кивнула.

      У дракона крылья носа дернулись, он обернулся.

      Патрик стоял в проеме двери. Тоже злой, но и слегка напуганный, растерянный вместе с тем. Только под моим взглядом выпрямился, разом стараясь принять надменный вид.

      Эйгон смотрел на меня.

      – Болит? – спросил он тихо.

      – Да, – сказала я. – Не очень, но… болит.

      Поджала губы. Мне точно не в чем оправдываться.

      Я не Шайена. Хочется повторить, но он понимает и так.

      Эйгон и так смотрит уже за мое плечо, туда, где у стенки лежит горничная. Она тоже на него внимательно смотрит.

      Потом Эйгон обводит взглядом спальню, словно ища кого-то.

      – И к чему все это было, Шу? – громко спрашивает он. – Чего ты добилась?

      Ждет ответа. Желваки так и ходят.

      Горничная садится, поправляет волосы, небрежно откинув с лица.

      – Мне нравится смотреть, как ты ломаешь чужие двери, – сказала она, ухмыляясь.

      Эйгон повернулся к ней, но не сделал и шага.

      – Тебе не кажется, что это уже слишком? – спросил холодно. – Пока касалось только нас с тобой, я еще мог понять. Хочешь побольнее ударить меня? Что ж, попробуй, у меня тоже есть, чем ответить. Но зачем вмешивать посторонних людей?

      – Тебе жаль эту бабу? – удивилась Шу. – А Томми тебе не жалко было? Томми так искренне любил меня, такой чудесный мальчик, так желал мне помочь. А ты…

      Эйгон скривился.

      – А я давно уже не мальчик, – сказал он. – Я бесчувственная свинья. Том понимал, во что лезет, а если не понимал, то он идиот.

      – Он любил меня!

      Скривился еще больше. Окинул ее взглядом.

      – И что? – Эйгону на чувства того мальчика было плевать. –