Парижский флёр. Элоиза Джеймс
Читать онлайн книгу.
сколько англоязычных пассажиров едут вместе с нами.
Около семи часов осенний свет становится ясным и голубоватым, цвета снятого молока. Все официанты стоят, прислонившись к дверям своих ресторанов, и курят в ожидании клиентов.
Гимн Малиновки
За одну только неделю в октябре я перепутала «интуицию» с «интонацией», «кран» с «крабом» и «возрождение» с «возмущением». А обратившись к моему другу Филипу, назвала его «Париж». Да еще засунула рулон бумажных полотенец в посудомоечную машину и спасла его в последний момент.
В середине ночи я пришла к печальному выводу, что мой мозг умирает. Слова – орудие моего ремесла, мой хлеб насущный. В темноте мне все стало совершенно ясно: я превратила Филипа в Париж, потому что подцепила воспаление мозга. Или (спасибо статье, которую я недавно прочла в «Нью-Йорк таймс») болезнь Хантингтона[38]. Утром я поддалась на напевы сирен Гугла и напечатала слово «Хантингтон».
Сайт клиники Мэйо[39] специализируется на утешительной манере речи. Вскоре выяснилось, что, пока я не начала ронять чашки, мне не грозит этот диагноз. Затем, как раз когда я расслабилась, мне попался следующий бодрый пассаж: «Вам решать, проходить ли тест на ген – это ваше личное решение. Некоторые не выносят неопределенности относительно наличия неправильного гена; для других же осознание, что у них имеется этот дефект, обременительно».
Обременительно? Первой моей реакцией было презрительное фырканье. Я нахожу обременительным сознание своей неизбежной смерти, и мне не требуется предупреждения какого-то там гена об этом близящемся рандеву. Но минуту спустя до меня дошло, что глупо, с моей стороны, придавать значение определению «неправильный ген», данному клиникой Мэйо. Вместе со всем человечеством я унаследовала неправильные гены, которые все поголовно запрограммированы на смерть. Вот осознание этого – вещь довольно мудреная.
В молодости я обычно лежала по ночам в постели, заучивая стихи. Наш дом был одержим поэзией, а я была послушной старшей дочерью. Я читала наизусть оду Д. Г. Лоренса, обращенную к змее, восхищаясь звучанием фразы «тащила желтую вялость тела по земле». Я никогда ни с кем не делилась своими заветными стихами, особенно с моим отцом-поэтом. У него в мозгу, наверно, хранилась тысяча стихотворений, если не больше. За обедом он разражался отрывком из «Короля Лира», за которым следовали пара катренов Блейка и стихотворение на шведском языке. Мои амбиции, напротив, были скромными и тайными: мне нужно было несколько стихотворений, только и всего. Я хотела всегда иметь под рукой именно эти слова, хотела знать, что река Кольриджа Альф бежит «в пещерах, бесконечных для человека, к бессолнечному морю», а заснеженный лес Фроста бросает вызов тем, «кто дает зароки».
Поступив в колледж, я перестала заучивать поэзию, отложив это до тех пор, когда у меня будет больше времени. Но сейчас, когда я лежала в темноте, думая о кране, превратившемся в краба, мне пришло в голову, что у меня может не хватить времени на то, чтобы запомнить даже совсем
Редкая наследственная болезнь мозга, ведущая к слабоумию.
Мэйо – семья выдающихся врачей (начало ХIХ в. – конец 60-х ХХ в.). Основали клинику, носящую их имя, в Рочестере (штат Миннесота).