Всё же огромная чаша стадиона Динамо вызывает волнение, когда выходишь на поле. Семьдесят тысяч зрителей на огромной чаше трибун, когда смотришь на них снизу, с футбольного поля, завораживают. А ещё акустика, когда крики этих семидесяти тысяч человек приветствуют твоё появление на поле. Мурашки всегда Челенкова пробирали. Здесь квадрат трибун не приводил к поползновению мурашек по спине. И ещё выдержанные – нордические шведы вели себя потише, да и было их в два раза меньше. Тем не менее мурашки были. Другие. От холода. Бог не подвёл Фомина, просил – получай. Было и вечером второго июня в Стокгольме ветрено и сыро. Вся та же морось, опустившаяся три дня назад на город, решила его не покидать. Поле по-прежнему сырое и скользкое, и мяч сразу намокнет. Фомин предложил Романову вчера переговорить с организаторами, чтобы при выходе мяча за пределы поля, когда его нужно выбрасывать из аута или вводить угловым ударом, заменяли на сухой. Понятно, что столько мячей нет, но пусть их десяток, скажем, первый выскочил за черту, берёшь второй, а первый отправляешь сушиться, есть же какие-нибудь нагревательные приборы на стадионе. Пока выскочит десятый, первый хоть немного, но просохнет. Очень не хотелось Фомину играть головой мокрым мячом. Это равносильно удару сковородой. Гудит голова после такого удара, время нужно, чтобы в себя прийти. Романов обещал поговорить, но чем переговоры закончились не рассказал. Ну, сюрприз будет.

      Цветы им в раздевалку принёс Савин с дивчулями местными. Красивые такие, голубоглазые, высокие и крутобёдрые. Не хуже его зеленоглазки. Вышли под звуки гимна. Эти гады его перепутали. Вместо гимна, написанного Александровым, играли Интернационал. Так-то международный скандал. В 1943 году принят новый гимн и прошло уже шесть лет. Могли бы за шесть-то лет и найти, где запись. Интересно? Вовка как-то об этом и не думал. А ведь магнитофоны ещё редкость страшная, выходит, на стадионах, где они в СССР играют и всегда в начале матча звучит гимн новый, его выдают через динамики с пластинки. Савин побежал куда-то и отсутствовал десяток минут. Потом прибежал злой и рыкнул:

      – Поём сами в голос, без музыки. Нет у них новой записи. Обещают доставить из посольства нашего ко второму тайму. А сейчас поём.

      Спели. Вовка Фомин растерялся. Он три варианта гимна знал, ещё собьётся. Но вокруг народ орал во всю глотку, и его возможная ошибка в общем хоре потонула.

      После гимна Швеции заунывного, как похоронный марш, начали разыгрывать сторону и первый удар. Монета была большая и, скорее всего серебряная,