Это не меня Вы имели в виду

      Естественно, в приступах страсти

      С бесконечным количеством смертных.

      Блеск неба и свет падали на Вашу бровь,

      Изгибаясь дугой над таким

      Орлиным, римским носом.

      Я все еще помню мускусный вкус

      Вашего поцелуя, ибо я не зря

      Дочерь гривастой Мнемы, хотя

      Названа была в честь деда,

      У которого я и позаимствовала

      Дар предсказания, изучения звезд.

      Мой разум кружится

      Безудержно от памяти,

      По мере того, как я проецирую взгляд

      Вперед в галактики, где выступает

      Hubris в бешеном состоянии

      Амока. Титаны над их тезкой,

      Луной Сатурна,

      Наполненная серой

      И атмосферой, она тужится

      Жидким веществом жизни.

      Вы были бы весьма очарованы,

      И право есть повод. Тем временем

      Двадцать пять лет спустя,

      Уран в транзите трое-

      Кратно в родной Венере, далее

      В Сатурне. Чуете?

      Окруженными Мусагетами

      И трутнями, в лунном

      Свете под Лысой Горой,

      Я практикую обряд «muein»

      С колокольчиком, книгой, и свечой,

      Я стою одной ногой

      На азиатской водной черепахе.

      Под каждую руку – по кошке.

      Воспевая Катулла, я отрицаю

      Все его обвинения в мою сторону,

      Моих мертворожденных клятв

      И все что следует далее,

      Вульва, являющаяся, как Гименей.

      Вопреки колыхания кровавой

      Простыни на ветке лаврового дерева.

      Doch я лично предпочла бы

      Баобаба из Мадагаскара,

      С корнями вверх, головой в землю,

      Хотя бы ради одного его сходства

      С аленьким цветочком, цветущим одиноко.

      Паруса, обличающие полумесяцы

      меня томят. Лето переодевается

      в бабье, его крах – красное вино.

      Вечера полнеют всем сентябрем,

      медля в тумане, они обкатываются

      в винограде, покамест лоза

      вьется да растягивает

      нарастающий прилив.

      Идолы, окутанные тиной плывут

      по реке Сена, где бледный Рембо

      мне одолжил однажды синяки

      своих глаз. Они разбивали окна

      до зари. Пожилые салтимбанки

      напевали мне: «Вход в плас Пигаль

      только для святых». Тем не менее

      я вторглась, послушать моление

      мадонн, обутых в белые сапоги.

      Три