В форме Лена всегда чувствовала себя более собранной, не зря Андрей, знавший ее давно и хорошо, подал ей идею одеться именно так для допроса Кольцова. Строгая одежда и погоны не позволят Лене-размазне взять верх над Леной-профессионалом, и она сама это хорошо понимала, что уж. Кольцов всегда действовал на нее, как удав на кролика, мог говорить любые гадости, вести себя оскорбительно и надменно, а Лена не находила сил противостоять ему. Форма же всегда давала какую-то дополнительную уверенность в себе, помогала отсечь то, что не должно мешать работе, и именно это сейчас и нужно было Лене.

      В кабинете было прохладно, оказывается, она оставила открытой форточку, и за ночь помещение выдуло, а с подоконника снесло на пол коробку с чайной заваркой, и пакетики рассыпались по полу.

      – О, черт! – простонала Лена, присаживаясь и собирая их обратно. – Ну почему сегодня? – До прихода Кольцова оставалось минут пять, и она не хотела, чтобы тот застал ее в какой-нибудь дурацкой позе или за неподобающим ее званию делом.

      К счастью, она успела привести кабинет в порядок и даже сбросить в ящик стола все лишнее, как советовал Андрей, прежде чем в дверь постучали и раздался голос Кольцова – недовольный и раздраженный, каким Лена его и помнила:

      – Елена Денисовна? Могу войти?

      – Да, пожалуйста. – Она одернула китель, смахнула с рукава прицепившуюся нитку и выпрямилась, попытавшись сделать строгое лицо.

      Никита вошел, и Лена, едва бросив на него взгляд, мгновенно поняла, что он совершенно не изменился, даже одежду носил прежнюю – нарочито мешковатые потертые брюки кирпичного цвета, высокие «мартинсы» с развязанными шнурками, какой-то кардиган блеклого брусничного цвета, надетый на белую футболку с растянутым горлом. Вещи были дорогие, но выглядели так, словно их никогда не стирали и не чистили. Лену всегда удивляло это странное свойство Никиты уметь приводить одежду и обувь в такое состояние. И борода…

      Крошина мысленно вздрогнула, вспомнив, что никогда не видела, чтобы борода Никиты была аккуратно пострижена, расчесана – хоть как-то минимально приведена в порядок. Словно бы нарочитым пренебрежением к внешнему виду Кольцов демонстративно подчеркивал духовность и тонкую натуру эстета, как он это называл, хотя Лена не понимала, как могут соседствовать эти вещи.

      – Хотелось бы услышать причину вот этого, – он бросил на стол повестку.

      – Присаживайтесь, гражданин Кольцов, – официально произнесла Лена, отодвигая повестку на край. – У меня есть несколько вопросов, я их задам, получу ответы,