Ночь. В весеннем небе остро, над синей долиной лесов, блестит серп месяца.

      Выходим с крыльца моего дома. Темная земля. Тихо. В лужах у крыльца и в колеях дороги отражается небо. Пахнет землей, мхом, сыростью лесов. Спят в ночи высокие ели моего сада. По спине проходит холодок.

      Мы идем мимо сараев в спящей тишине деревни. Спускаемся ниже, к проселку. Перед нами расстелилась однотонная темная долина мелколесья. Стараясь обходить весенние лужи, мы идем его краем. Впереди охотник, крестьянин Герасим. Он обвешан чучелами тетеревей. Я тихо говорю ему:

      – Герасим, посади побольше чучелов у шалаша генерала.

      Долго идем. Обходим край мелкого леса. Слева показался большой ельник и край озимого поля. Герасим остановился, говорит тихо:

      – Тута…

      Видим шалаши из еловых ветвей. В самый дальний садится гофмейстер. Потом Вася и я. Герасим ставит чучела тетерок поодаль от шалашей.

      Долго сижу я в шалаше, и мне видно, как бурая даль мелколесья порозовела. Чахлые, ровные ели медленно светлеют.

      Вдруг понизу, у самой земли, подлетел близко косач и смотрит на чучело.

      Вытянув шею, опустив крылья, особенным гортанным звуком косач сказал:

      – Чу-фы. – И запел: – Ту-ру-ту-ту-ту-ту, ту-ру-ту-ту-ту…

      Он прыгнул кверху, перевернулся в воздухе и стал на ноги. Вдруг, вижу, подлетел другой. Вытянув шею, они смотрели друг на друга, растопырив крылья, и оба пели «Ту-ру-ту-ту-ту».

      Это было так близко, и до того занятно они прыгали, что я забыл, что надо стрелять. Вдали раздались выстрелы, подряд: «Та-та-та-та-та». Мои тетерева с треском полетели. Я выстрелил вдогонку. Упавший косач забил крыльями. А вдали все стреляли.

      Герасим подползает ко мне и, смеясь, говорит:

      – Чего это? Чисто война. Ложись, Лисеич, не убили бы.

      – Выходите! – кричит архитектор Вася.

      У дальнего шалаша, потрясая ружьем, стоит гофмейстер.

      – Восхитительная охота! – кричит он. – Кругом меня, понимаешь ли, орут, токуют, масса. Я смотрю, чучела, но, представь, странно, и они орут, чучела… Я стреляю, кто чучело, кто нет, все равно, стреляю, потом узнаем. Невероятно забавно.

      Герасим подбирает чучела. Из них сыпятся белые опилки.

      – Вот, одного взяли, ваше превосходительство, – говорит Герасим, показывая убитого косача.

      – Превосходно, – радуется гофмейстер. – Признаться, не ожидал… Первый раз ведь чучелов стрелял. Черт их разберет.

      Из-за елей леса уже показалось солнце, осветило долину мелколесья. Весеннее утро. Свежие голубые длинные тени кладет лес. А вдали, за моховым болотом, на бугре, ярко освещенный, среди высокого сада, блестит мой деревянный дом.

      Идем лесом. Неизъяснимые стада, крики птиц. Яркая зелень, как пух, покрывает леса.

      Мы входим в дом. В сенях слуга Ленька говорит:

      – Николай Васильевич захворал. Яиц объелся. За доктором послали.

      На кухне жена профессора греет салфетки, утомленно говорит:

      – Ах, бедный. Так захворать.

      – Болван, объелся, – перебивает