Люди боятся кошмаров, а зря, гораздо страшнее проснуться после сна, в котором ты был безумно счастлив, и понять, что на самом деле ничего этого нет и…ты находишься в жутком кошмаре наяву и только мечтаешь, чтобы уснуть снова. И не можешь навсегда…Потому что есть маленький комочек, которому ты нужна, а тебе временно…ты временно под наркозом. Вспомнила, как в больницу попала…Как открыла глаза и увидела лицо медсестры. Явь отличалась от сна…Наяву все случилось совершенно иначе.

      – До выкидыша себя довела. Организм слабый, измученный и родами, и новой беременностью. Дамочка, кто ж такой перерыв делает? Сколько сыну? Полгода? Кормите ж еще! А у вас уже девять недель беременности было!

      Рука невольно сама легла на живот. Боже! Неужели? Один раз…один единственный…

      – Как до…до выкидыша?

      Едва слышно спросила я, чувствуя, как боль возникает постепенно издалека. У нее очень острые клыки.

      – Вот так. Кровотечение открылось, и плод замер. Пока были без сознания, вас в операционную и почистили.

      Прижимая руки к груди, отвернулась, кусая губы. Больно. Как-то по тупому, по ужасно тянучему больно. Осознание, что во мне умер ЕГО малыш, окончательно ударило по нервам, и мне стало так плохо, что, казалось, я задохнусь.

      – Успокоительное кольните! У нее приступ панической атаки!

      – Нннет…не надо… я кормлю. НЕ колите. Сейчас пройдет.

      Хватаясь за горло и поднимаясь на постели, чтобы сесть и отдышаться. Потому что я вроде бы дышу, а внутри кислорода нет.

      – Пусть хоть валерианки дадут.

      Послышался голос Ларисы Николаевны.

      – Если ничего серьезного, я ее забираю домой.

      Боже, мне кажется, я все это видела во сне… в своем счастливом сне, только в нем мой ребенок выжил и…Айсберг пришел за нами.

      – Ничего серьёзного. Выкидыш произошел на маленьком сроке. Надо сдать все анализы. Через пару недель провести плановое УЗИ, проверить – ничего ли там не осталось. Развитие эмбриона соответствовало девяти неделям. Сколько там на самом деле – непонятно, так как, насколько я поняла, менструация не возобновилась, верно?

      Я кивнула. С одного раза. Одного единственного раза. Меня же уверяли, и я знала, что пока кормишь, обычно не беременеешь, у меня и в мыслях не было. Наверное, я была бы ему рада…Еще одному ребенку от Айсберга. А теперь я совершенно пустая. Из меня словно выскоблили не только моего малыша, но и куски моей души.

      В кабинет кто-то зашел и позвал врача. Я услыхала издалека.

      – Ты слышала, что в морге ментов полно?…тело Мишки, бывшего следака, нашли. Расчлененное. Выбросили на свалку, там его собаки трепали, говорят, еле опознали. Бомжи наткнулись.

      – Ужас какой… с ума сойти! Да ты что!

      – Ага. Теперь весь город перевернут.

      – А таким тихоней был, а тут на тебе – и уволили за преступления, и теперь…так зверски убили.

      – В тихом омуте, Наташа…

      Я глаза закрыла, и меня опять затошнило. А ведь права была Лариса Николаевна. Это ОН. Больше никто так жутко наказать не мог. Никто так жутко и так быстро и…так нагло. Или я просто хотела бы в это верить. Не присматривает он за мной. Он исчез. Он нас с Льдинкой бросил. Оказывается, каждый раз осознавать это больнее, чем в прошлый.

      – Ну что? Пишем отказ от госпитализации и домой? Или подержим вас немножко? Проверим?

      – Нет, домой. У меня ребенок маленький там. Мне не до больниц.

      – Ну пишите тогда отказ и езжайте. Если что, возвращайтесь и госпитализируем.

      – Спасибо. Надеюсь, не придется.

      Потом наклонилась ко мне.

      – Не переживайте, так бывает. Вы молодая еще. Забеременеете еще. Переждите полгодика, и можно снова пробовать. Как раз ваш малыш подрастет. Папочку успокойте и сами не переживайте.

      А мне захотелось еще громче заорать от боли, разрывающей всю душу. Плевать его папочке. На все ему плевать.