Постсоветские реформы досудебного производства в свете германских процессуальных институтов. С. Г. Коновалов
Читать онлайн книгу.
немецкого законодателя отсеивать часть поступивших сообщений может удивить своей схожестью с привычным нам «советским» регулированием. Однако в действительности такой подход отражает объективные и в некотором смысле универсальные закономерности. Абсолютно в любом правопорядке возможна ситуация, когда граждане сообщают о заведомо не образующих состав преступления, а порою и вовсе абсурдных обстоятельствах (о шумных соседях, неверной супруге или о неком вселенском заговоре). Естественно, что нет ни малейшего резона задействовать государственную репрессивную машину для реакции на подобные заявления[45].
Вполне возможно, что именно эти соображения легли в основу немецкого учения о «первоначальном подозрении». По крайней мере, в отличие от российского уголовно-процессуального законодательства, УПК ФРГ изначально исходил из того, что наличие либо отсутствие «достаточных фактических оснований» всегда очевидно. Иными словами, германский законодатель моделирует лишь две возможные ситуации: либо поступившие сведения недвусмысленно подтверждают «первоначальное подозрение», позволяя немедленно приступать к расследованию, либо это не так, и тогда полученная информация не имеет ни малейшей ценности. Третьего не дано. В связи с этим УПК ФРГ, действительно, не содержит норм о предварительных проверках и не требует от служащих полиции и прокуратуры оформлять решение о начале дознания либо об отклонении полученного сообщения[46].
Впрочем, мы уже видели, что порой законодательные построения оказываются нежизнеспособны, понуждая правоприменителя проявлять изобретательность в истолковании закона или даже действовать вопреки ему. Это в свое время привело к зарождению советской стадии возбуждения уголовного дела. И именно это в конечном итоге произошло с нормами немецкого УПК.
Отступление правоприменителя от законодательной идеи началось с переосмысления понятия «первоначальное подозрение». Опыт показал, что отсеивать одни лишь заведомо нерелевантные сообщения о преступлении недостаточно. Начало дознания в отсутствие мало-мальски достоверной информации приводило к тому, что лица, затронутые расследованием, слишком часто в итоге оказывались невиновными. При этом они не только страдали от ущемления своих прав, но и подвергались «стигматизации» со стороны окружающих, уверенных, что дыма без огня не бывает[47]. Реакция на сложившуюся ситуацию была предсказуема: планка «достаточных фактических оснований» оказалась поднята. О наличии первоначального подозрения стали говорить лишь тогда, когда сообщение о преступлении содержало хотя бы минимальное обоснование[48]. Однако этот (по-видимому, неизбежный) шаг повлек за собой сразу несколько серьезных проблем.
С одной стороны, оказалось, что даже голословные заявления зачастую опасно оставлять без внимания. Вряд ли разумно игнорировать информацию о возможном теракте лишь потому, что ее не хватает для первоначального подозрения
Стадия возбуждения уголовного дела в отечественном уголовном процессе существует в том числе для того, чтобы отсеивать сообщения такого рода. Однако практика, вопреки закону, часто использует иной механизм. Так, согласно п. 65 Инструкции МВД 2014 г., сообщения, не содержащие сведений о преступлении, не рассматриваются в порядке, установленном УПК, а подлежат приобщению к номенклатурному делу. Инструкция о порядке приема, регистрации и разрешения в территориальных органах Министерства внутренних дел Российской Федерации заявлений и сообщений о преступлениях, об административных правонарушениях, о происшествиях (утв. Приказом МВД России от 29 августа 2014 г. № 736) // СПС «КонсультантПлюс».
По сути, о принятом решении можно узнать лишь по шифру на соответствующей папке: на материалах начатого предварительного расследования проставляется отметка “
Конкретные примеры «стигматизации» см.:
Сегодня доктрина и практика едины во мнении, что «ничем не подкрепленные предположения не оправдывают вменение деяния кому бы то ни было».