– С Кавой сейчас Колобок работает, в курсе?

      – Ты что, Борек, один при делах, – огрызнулся Максим. – Он кричит, мол: «Под молотки выщурков».

      – Это он за нас так? – прикурив от костра, спросил, хотя ответ знал, Чика.

      – Чего ты втыкаешь, им свое вернуть. И западло перед людьми, – Боря отхлебнул из граненного и, поморщившись, вдумчиво посмотрел на белый мрамор.

      Портвейн провалился и обжог стенки голодного желудка. С мрамора улыбался барельеф Савки Смехова и говорил словами Линкольна: «Сдаваться нельзя ни после одного, ни после ста поражений».

      – Может, все разровняется само собой? – осторожно предложил Некрас.

      – От мертвого осла уши получишь у Достоевского. Держи карман шире.

      Некрас как-то неуклюже пожал плечами и стал похож на осыпающуюся под гнетом времени скалу. Но, в общем, кажется, он оказался прав.

      Контуры жизни становились все более расплывчатыми. Семьдесят второй целительный портвейн с совковыми корнями давал свои плоды. Разговоры становились примитивными и раскрепощенными. Но порядка в них было не больше, чем в миске с ирландским рагу. В четырех черепных коробках царил хаос, а доминирующую позицию над разумом имели эмоции. Еще Спенсер утверждал: «Если знания человека не приведены в порядок, то чем больше ему известно, тем путанее будут его мысли». А чем больше портвейна, тем сильнее как грыжа вылезает наружу пьяная истина с сиреневым оттенком. Последнее Спенсеру, увы, не принадлежит. Увы – для него и его почитателей.

      Борин взгляд был холодный и упругий. Левый глаз чуть пьянее правого. Он готовился стать солдатом, но желания отмазаться от службы его так и не посещало. Напротив, он свирепо жаждал перемен. Деньги, заработанные с машин, уютно лежали в банке, но спокойствия они не гарантировали.

      – Надо отходить от голого криминала, сейчас возможностей до талого, – и Чика провел ребром ладони по горлу. Получилось, вроде как, убедительно.

      – Лично я в армейку ни ногой, – упорно заявил Некрас. – Тут на воле столько работы, сейчас выбрось два года из жизни, заебешься потом наворачивать. Надо брать, пока плохо лежит…

      – И пока дают это делать, – завершил Макс. – Жизнь, как дорога. Стоишь, голосуешь. Мимо тебя проносятся автомобили, кое-кто тормозит. Либо ты его не устраиваешь, либо твоя дорога, а бывает, что он тебя…

      – Короче, Склифосовский!

      – Если короче, то я к чему. Не словил нужный мотор,