Битвы орлов. Екатерина Глаголева
Читать онлайн книгу.
для госпиталей и полторы сотни тысяч английских ружей. Мосты через Прегель пришлось наводить заново.
«Мммм!»
Батюшков хотел сдержать стон, но не смог. Как всё-таки далека поэзия от прозы жизни! «О доблесть дивная, о подвиги геройски!» Губернский секретарь Петербургского ополчения восклицал это вместе с Тассо, пока лежал в Риге больной, отстав от войска, но стоило ему совершить свой собственный геройский подвиг, как охота говорить стихами отпала.
Все офицеры его батальона были ранены при Гейльсберге, один убит. Пулей пронзенный, упал он средь тел бездыханных, и чернокрылый Танат собирался унесть его в царство Аида… Однако гомерова лира стыдливо умолкла, когда Батюшков пришел в себя в полевом госпитале и узнал, что тяжело ранен пулей навылет в ляжку и в зад. Кость не задета, но рана глубокая; двести с лишним верст до Юрбурга на тряской телеге; мухи вьются над вонючими, грязными бинтами, которые некому переменить; в тесной лачуге душно и смрадно, в отсыревшей соломенной подстилке копошатся насекомые; деньги вышли, не достать даже хлеба; боль колотит своим молоточком по наковальне черепа. Боль! Ее возбуждает малейшее движение; Константин уже знает все ее оттенки: жгучую, острую, колющую, ноющую, тошнотворную… В минуту слабости он призывает смерть, которая избавит его от боли, но тотчас с ужасом гонит прочь эту мысль: умереть здесь, на чужбине? Вдали от милых сердцу? Никогда больше не услышать родного голоса, не увидеть… ничего? Ему всего двадцать лет! Курносая ходила за ним по пятам на поле боя, но сдохнуть здесь еще ужаснее: смерть стала обыденной и не вызывает сочувствия.
Взвизгнула дверь, заставив Батюшкова поморщиться. С порога раздалась громкая французская речь. Он удивленно повернул голову: в дверях стояли французские гренадеры в медвежьих шапках, с густыми усами и дерзким взглядом – пленные. Их не выпускают в город и не платят им положенного содержания; не могут ли господа офицеры ссудить их небольшой суммой в долг? Прапорщик Ельцов пригласил их войти; на снарядном ящике, служившем столом, лежал кусок заплесневелого хлеба, из фляги вытряхнулись два глотка водки… Барон фон Кален раскрыл здоровой рукой свой потертый кошелек, обнаружил там два червонца – всё, что у него осталось, – выудил один и подал французам, густо покраснев (он то и дело краснел как девица). Громогласные гренадеры рассыпались в многословных благодарностях; молоточек в голове вновь застучал, долбя затылок…
– Извольте выйти вон! – послышался вдруг резкий четкий голос. – Вы сами видите, что здесь и русским места нет.
Французы смолкли и обернулись. Опираясь на один костыль, поручик Петин указывал им другим костылем на дверь. Они тотчас вышли, не прекословя.
– Как тебе не совестно! – с укором воскликнул Ельцов. – Да, они наши неприятели, но существуют же законы гостеприимства!
– Гостеприимства! – Петин издал горлом клекот, похожий на жуткий смех. – Гостеприимства! – Он с силой швырнул костыль об пол.
– Да что с тобой? – Батюшков приподнялся