Мы сидели в трактире

      И смотрели в заляпанное оконце,

      Где скучивались грозовые облака.

      За столом сидел крестьянин

      И без конца бахвалился собой,

      Своим домом и своей женой.

      Его жена пряла белый лен,

      Качая зыбку с ребенком.

      А он был доволен тем, что

      Вовремя собрал в поле урожай

      Накануне грядущей зимы.

      У него была взрослая дочь,

      Что приглянулась одному молодцу —

      После Рождества намечалась свадьба.

      Рядом сидел другой крестьянин —

      Его желания оказались скромнее.

      Он мечтал о том, чтобы

      Ивовые прутья были дешевыми,

      А плетеные корзины – дорогими,

      Чтобы розы в его палисаднике

      Цвели чудесным цветом,

      Чтобы заготовленных дров

      Хватило на всю зиму.

      Особенно он радовался тому,

      Что в его доме раздавался смех

      Шестерых ребятишек.

      Тут отец надел на Тивадара

      Потертую конскую упряжь,

      Мать прижала к груди брата

      И села на солому в повозке.

      Я пошел рядом с телегой,

      Считая деревья вдоль дороги.

      Одно дерево стояло на краю канавы,

      Заполненной дождевой водой.

      Дождь вымыл почву под ним,

      Его корни оголились,

      И на них бессильно повисли

      Красные и желтые листья.

      Я подумал о крестьянах,

      О разных домах и судьбах,

      И обернулся взглянуть на трактир:

      В оконцах светился вечер,

      И синий дым струился из трубы.

      Внезапно упали первые капли,

      Начиналась страшная гроза —

      Мне кажется, я заплакал.

      Немец любил мою сестру.

      Она носила красные платья

      И красные кораллы на плечах.

      На перепутье мы остановились,

      И Немец поссорился с моим отцом.

      Отец толкнул его в костер —

      Кипяток из опрокинутого котелка

      Ошпарил молодую кожу.

      В ярости Немец задушил старика

      И закопал под ясенем,

      А потом затянул песню

      На своей старой скрипке.

      Моя сестра сначала завыла,

      Затем исступленно захохотала,

      И поплелась к нашей телеге.

      Всю долгую-долгую ночь

      Мы молча пили темное пиво.

      А Немец не пил ничего —

      Только водил смычком по струнам.

      Его скрипка плакала и стонала,

      И билась в диких рыданьях.

      Как только взошло солнце

      Над каменистым взгорьем

      И осветило пшеничные поля,

      Раскинутые вдоль леса,

      Немец закрепил на Тивадаре

      Расхлябанное дышло,

      И мы поехали по дороге

      Прочь от могилы отца,

      Что