Какой сам, такие и подарки. Михаил Софийский
Читать онлайн книгу.
не уговаривать, – я мотнул головой. – Сам уйду.
– Ага, щас! – скривился начальник. – А кто твой долг отрабатывать будет? Пушкин?
– Лермонтов, – в тон Глебу Юрьевичу ответил я и повернулся в направлении двери.
– Ну-ну! – угрожающе насупился шеф. – А я думал – Гоголь… Значит, жди повестки в суд. Там тебе ещё проценты накинут, плюс судебные издержки стрясут. Всю жизнь бедным будешь.
– Правда? – вырвалось у меня.
– Нет, кривда! – рявкнул Глеб Юрьевич. – Что ты себе вообразил? Что в сказку попал? Ни фига! В жизнь вляпался.
Я стоял оторопев.
– Ладно, – произнёс начальник уже спокойным голосом. – Пойду тебе навстречу. Так и быть, обойдусь без процентов. Ущерб возместишь, и харэ6. А мы уж тебе поможем всем коллективом, гы-гы…
«Ну-ну», да ещё и «гы-гы»… После беседы с хозяином до меня окончательно дошло, что я опростоволосился. Причём основательно.
Что сказать – мастера были правы: связываться с небольшими и малоизвестными фирмами – себе дороже. Так и вышло – работа на износ, нет социальных гарантий, оформление по трудовому договору, который работодатель может аннулировать в одностороннем порядке. И в придачу навесить долгов на неугодного сотрудника…
Нет, я на фирме точно последний день. И пусть этот противный Глеб Юрьевич подаёт на меня в суд – я за месяц успел заметить много нового и готов подать встречный иск. Тогда и посмотрим, чья возьмёт и кому выйдут боком его «нунуканья» и «гыгыканья». Я не Зоя7, молчать не буду.
На мысли о Зое я открыл дверь вагончика-бытовки, служившего одновременно раздевалкой и столовой, и вошёл внутрь. С единственной целью – переодеться и навсегда покинуть анклав, где любые законы и общественные нормы видели в гробу. Ну что же, моё мнение об «анклаве» строго тождественно.
– Ага, явился не запылился! – осклабился бригадир Васька, мощный качок. – Проходи, гостем будешь!
Ваську мы все боялись до могильного пота – бывший представитель нашумевшей в восьмидесятые годы субкультуры из города Люберцы, возомнившей себя ни много ни мало хозяевами столицы, и избивавшей прохожих, «мешавших» их шествиям.
Долго эти безобразия продолжаться не могли – кто-то из «люберецких» сел за решётку, кто-то лёг в могилу, и движение «клетчатых штанов» постепенно сошло на нет. О «люберах» я слышал, но мне и в голову не приходило, что могу с кем-то из них встретиться лично.
Чаша сия меня не миновала – Василий отмотал «червонец» за грехи юности и, выйдя на волю, был вынужден поселиться в Вознесенске, где у него жили родственники, – в родном городе к тому времени его не ждал никто.
– Извини, Вась, долго не задержусь. Ухожу, насовсем.
– Лучше бы ты вообще не приходил, – угрожающе надвинулся на меня Василий.
Сказать, что я перепугался до полусмерти – не сказать ничего. Выражения лиц остальных присутствующих также не внушали оптимизма.
– Объясни-ка,
Харэ – усечённая разговорная форма слова «хорош» (хватит, достаточно).
Здесь: Космодемьянская.