покорный слуга А. Шатов».

      Княжна выронила письмо из рук и упала в обморок.

      Княгиня Зинаида Павловна, сидевшая, по обыкновению, за пасьянсом в своей гостиной, получив доклад о прибытии нарочного из города, вышла в залу в момент обморока княжны.

      – Что случилось?

      Ей подали упавшее на пол письмо.

      Она прочла его.

      Смерть князя Дмитрия, которому она далеко не симпатизировала и он платил ей тем же и даже всячески старался отговорить брата от брака с нею, не произвела на нее сильного впечатления.

      – Надо доложить князю! – сказала она, когда бесчувственную Маргариту Дмитриевну унесли в ее комнату.

      – Они почивают-с! – ответил Яков с затертыми мелом синяками на лице.

      – Надо разбудить.

      – Я уж и то около получасу стучался, никакого ответа, верно очень крепко започивать изволили.

      – Постучись погромче.

      Яков отправился исполнять приказание. Княгиня с письмом в руках удалилась в гостиную и, как ни в чем не бывало, занялась снова пасьянсом.

      Николай Леопольдович, тяжесть разлуки с которым она тоже чувствовала, не выходил у нее из головы.

      «Похороны будут через два дня. Завтра он приедет, послезавтра мы поедем вместе в Т.».

      Эта мысль ей понравилась.

      «А ну, как он там останется на похороны?» – смутилась она.

      – Невозможно-с добудиться: стучал изо всех сил – ничего не помогает! – доложил вошедший Яков.

      – Оставьте его, пусть спит, теперь все равно нельзя ехать, завтра утром передадите ему это письмо, может поехать с княжной Маргаритой Дмитриевной. Меня не будить. Доложите князю, что я приеду прямо на похороны. Велите заложить тройку рыжих. Пусть отвезут князя и княжну и подождут на станции Николая Леопольдовича… – подала княгиня Якову письмо Шатова.

      – Слушаюсь, ваше сиятельство! – взял тот письмо и вышел.

      Княжна Маргарита вскоре пришла в себя.

      Смерть отца, к которому за последние годы она была почти равнодушна, не особенно поразила ее.

      Если она упала в обморок, то это произошло от нравственных потрясений, пережитых ею в эти дни, и от рокового совпадения смерти отца с первым шагом ее по пути, предначертанному ей Гиршфельдом.

      Силою своей воли она заставила себя взглянуть на дело иначе.

      Смерть болевшего уже несколько лет отца представилась ей весьма естественной.

      Она успокоилась.

      – Князю доложили? – обратилась она к прислуживающей ей горничной Дуняше, белокурой девушке лет двадцати.

      Голос ее дрогнул.

      – Не могли никак добудиться, – отвечала Дуняша, – ее сиятельство не приказали больше будить и велели Якову доложить завтра.

      Какая-то внутренняя дрожь начала одолевать княжну. Ее било, как в лихорадке.

      – Разбудите меня, Дуняша, завтра пораньше, как только начнут запрягать л