Записку на столе неубранном нашли,

      покойный не роптал в ней, а молил

      простить, что сына не нашёл любви,

      что долго жил и всем обузой был!..

      Я сижу на завалинке ветхой,

      сиротливо заросшей избушки…

      В одичалом саду стонут ветки,

      да деньки мне считает кукушка…

      Сколько жить мне осталось, вещает,

      сколько лет,

      сколько зим и восходов…

      Птаха жалкая не понимает,

      что лишь Бог отпускает нам годы!

      Что, устав от ухабистой жизни,

      я к своим возвратился истокам,

      чтоб, хмелея, пить воздух Отчизны,

      а упившись,

      валяться под стогом,

      чтоб трещали кузнечики в уши,

      тишину разрывая на клочья,

      чтобы солнце согрело мне душу,

      а луна целовала бы ночью…

      Чтоб, уснув,

      всё забыть и забыться,

      а к утру,

      искупавшись в росе,

      в предрассветных лучах раствориться,

      уходя вдоль реки по косе…

      Подписан приговор, стою у края пропасти,

      зовущей сделать шаг, уйти в небытиё,

      но, жизнь свою

      врачебной доверяя совести,

      я эскулапам тело

      отдаю своё…

      Холодный взгляд судьбы моей жестокой,

      зигзаг на мониторе, наркоз, тревожный стон…

      Всё растворилось вдруг, и я за поволокой

      парю, как в облаках,

      и будто вижу сон…

      Стерильный блок, лапароскоп, зажимы,

      манипулятор, проникающий в живот…

      Сердечный пульс растёт,

      кровь закипает в жилах,

      ещё чуть-чуть,

      и анестетик мозг взорвёт…

      Но врач закрыл в предсмертие каналы,

      из сфер астральных возвратив меня

      в тот самый миг, когда душа устала,

      а пламя жизни не поддерживал сам я.

      Энергия вошла в моё пустое тело.

      Я губы грыз и требовал сказать,

      где нахожусь,

      пытаясь то и дело

      всё вспомнить, оценить и осознать.

      Реанимация,