Как в глотке выработки закрещённой

      Нет ни огня, ни меты, ни следа.

      Но мимо! мимо! Слышишь, провода

      Над головой запели приглушённо?

      Просёлок? Или рельсы, где вагоны,

      Друг друга торопя, бегут сюда?

      И силуэты в окнах освещённых,

      Дразня, скользнут и канут в никогда,

      Чтобы потом во сне, как наважденье,

      Как молодого месяца в реке

      Загаданное справа отраженье,

      Как наговор цыганки по руке,

      Придумывать свиданье и волненье

      Случайной встречи где-то вдалеке.

      Случайной встречи где-то вдалеке

      Непоправимо сбывшееся чудо!

      И ты стоишь и думаешь: «Откуда

      И кто узнал?» И в стиснутой руке,

      Сжав руку, как от прорванной запруды

      На вырвавшейся на простор реке,

      И, робость позабыв и этикет,

      Не можешь взгляда отвести, покуда

      Лукавая улыбка не спугнёт

      Восторга страстное оцепененье,

      И краской не зальёт лица смущенье,

      И вежливости деликатный гнёт

      Не свяжет взглядов соприкосновенье,

      Чтоб сдержаннее были наперёд…

      Чтоб сдержаннее были наперёд,

      Нас разведут волненья и заботы,

      Судьбы причудливые повороты

      И жизни суетный круговорот.

      И чуда ожидание – вот-вот,

      Готовое стать чудом, как по нотам!

      Размеренности облик обретёт,

      Чтоб рассудительности стать оплотом.

      Так мы от века верим в чудеса,

      Так нас они когда-нибудь коснутся.

      Но хоть на полчаса б соприкоснуться

      С тем миром буйным, где невольно сам

      Посмеешь стать причастным чудесам.

      …Вот только бы от суеты проснуться!..

      …Вот только бы от суеты проснуться!..

      Она, как надоевший той-терьер,

      Всё норовит метнуться вниз и вверх,

      Всё вспомнить, всё забыть,

      переметнуться…

      А жизнь сочится изредка и куцо

      Среди призывов, спичей, крайних мер,

      Статей и – миль пардон! – мизер овер[1].

      Вы мне простите галльское присловье:

      Оно спасает от родных словец,

      Которые и повредить здоровью

      Горазды, если цензор – удалец.

      А главное – не вяжутся с любовью,

      А ей – хоть тяжко – не настал конец.

      А ей, хоть тяжко, не настал конец,

      Той