На Руси всегда боялись слова, точно заметил Даниил Гранин, осмысливая «Медного всадника» Пушкина. У меня нет под рукой той статьи из «Нового мира», кажись, 1967 года. Герой поэмы, плюгавенький чиновник Евгений, свихнувшийся после того, как наводнение разлучило его с любимой Парашей; оказавшись перед памятником Петру и признав императора виновным в беде, вдруг осмелел и погрозил пальчиком: «Ужо тебе!» Петр возмутился и, вонзив коню в бронзовые боки такие же бронзовые шпоры, бросил его с пьедестала на жалкого наглеца. Чего же он напугался? Сло́ва, такого же ничтожного, как и сам грозивший.

      За что мордовали поэтов-символистов, вообще – писателей? Что они такое сотворили беззаконное, за что их надо было казнить? Боялись слова. Время спустя, я купил книгу публицистики Гранина. Перечитал новомирскую статью по слогам – той фразы уже не нашел. Статья лишилась стержня. Так боевой жеребец после кастрации превращается в смирного мерина. Убери с пилотки звездочку – и головной убор солдата потеряет свой воинский символ, превратившись в кошелку для яиц или зерна.

      Тяжелозвонкое скаканье, сопровождаемое стрельбой и ночными облавами, продолжалось почти весь 20—й век. Пожалуй, никогда в истории ни одной страны не было уничтожено столько поэтов и прозаиков. Век просвещения, изящной словесности, высоких чувств и идеалов сменился деградацией чувств и морали. Многие жертвы даже пальчиком не успели погрозить узурпатору.

      Да, Гранин смирился с потерей фразы, образующей статью, мне же было неприятно, что такой гигант не сумел ее отстоять – свою идейную жемчужину. Зато я нашел другую фразу,  которая предопределила его дальнейшую судьбу: «Я думаю, что советская литература была великой, советское кино было великим кинематографом, то же можно сказать и о театре, музыке». Впрочем, я готов поддержать эту мысль. На эту реальность хорошо ложатся строки «кузнеца» советской поэзии Николая Тихонова: