Врач объяснял мою хоть и терпимую, но все-таки длительную боль неправильным строением челюсти: из-за этого ускорялась усадка десен и обнажались чувствительные шейки зубов. Когда очередной его анекдот не произвел на меня особого впечатления – «Плиний рекомендовал такое средство от зубной боли: насыпьте себе в ухо пепла от черепа бешеной собаки», – он указал через плечо своим скребком: «Может быть, лучше бы телевизор…» Но я настаивал на боли: сплошной крик. Жалоба, которую никак нельзя отложить. («Простите, пожалуйста, если я рассеян».)

      Мой ученик вел свой велосипед через кадр: «Вы носитесь со своей зубной болью. А что произошло в дельте Меконга? Вы это читали?»

      – Да, Шербаум, я это читал. Скверно. Скверно-прескверно. Но должен признать, что это дерганье, этот сквозняк, направленный всегда на один и тот же нерв, эта локализуемая, не то чтобы отчаянная, но топчущаяся на одном месте боль изводит, терзает и разоблачает меня больше, чем сфотографированная, необозримая и все же абстрактная, потому что не задевает моего нерва, мировая боль.

      – Это не злит вас, не печалит хотя бы?

      – Я часто пытаюсь печалиться.

      – Вас она не возмущает, эта несправедливость?

      – Я стараюсь возмутиться.

      Шербаум исчез. (Он поставил велосипед в сарай.) Мой врач возник с соответствующей комнате громкостью:

      – Если будет больно, пожалуйста, дайте тихонько знак.

      – Дергает. Да. Вот здесь спереди дергает.

      – Это ваши обнаженные, покрытые камнем шейки зубов.

      – Боже мой, как дергает.

      – Потом примем арантил.

      – Можно сполоснуть, доктэр, быстренько сполоснуть?