Лихомара. Наталия Ермильченко
Читать онлайн книгу.
Ей нравился этот звук. По вечерам он был слышнее и означал, что погода теплая, дождя нет и все, в общем, хорошо.
Почти одновременно за Муриковым участком к небу взметнулся еще один звук, опал, как струя фонтана, потом взметнулся снова. Только звук этот ничем не напоминал шум воды. Пронзительный и внезапный, он был похож на рыдание пополам с подвыванием и пробирал насквозь, как промозглая погода. Но все добродушно улыбались, когда слышали, потому что понимали: это радуется пролетающему самолету Мурикова соседка Дита (сокращенное от Афродита), йоркширский терьер. Дита радовалась каждому самолету, не пропускала ни одного. И, если учесть, что сравнительно недалеко Внуковский аэродром, то жизнь у нее, можно считать, удалась. Слышно ее было не только у ворот, – и в леске, и в деревне Брехово, – наверняка и в самолете тоже. Кто бы мог подумать, что у этого существа размером с кошку такой сильный голос!
Хотя лесок все на дачах так именно и называли, он вовсе не был маленьким лесом, а был, пожалуй, просторным лугом, на котором росли редкие осины и несколько дубов. Моня слышала, что раньше, давно, тут жил какой-то граф, и на этом самом месте, где лесок, он гулял в парке. Но ничего похожего на аллеи уже не осталось. Справа от ворот, где больше дубов, лесок теснили своим забором чужие дачи, левым краем он касался деревни Брехово. В той стороне в бывшем графском парке каждый день дотемна паслась чья-то корова.
За воротами висело облачко плясавших в воздухе комаров. Под комарами цвел иван-чай, тускнея от наступавших сумерек.
Их ворота были намного лучше чужого забора в глубине леска. Глухие заборы Моне вообще никогда не нравились. К тому же, чужой забор с каждым годом придвигался все ближе к их воротам, а леска оставалось все меньше. А их ворота сделаны из отдельных досок, между которыми широкие щели. И за эти доски удобно держаться, когда катаешься на правой створке. Правда, долго кататься не получалось, потому что прибегали тетя Валя и дядя Петя, Муриковы хозяева, и начинали возмущаться.
А если идти от ворот прямо, лесок подводил к болоту, – не то, чтобы кочкам и топи, а просто к широкой и длинной канаве с рогозом, ряской и головастиками. За ней поднимался бугор, а за бугром в низине текла речка. Полоса осоки отмечала частые зигзаги ее русла…
Но сейчас даже бугра видно не было. Напротив Мони за осинками стоял туман.
– А почему корова все время головой вниз? Ее травка за нос тянет? – допытывалась Горошина?
Моня ничего не ответила, потому что в это время говорила про себя. Обращалась она к Буланкиной.
Моня все еще злилась. «Если бы у нас в болоте жила настоящая лихомара – другое дело! – повторяла она про себя. – Но уж выдумывать всяких чудищ, чтобы пугать маленьких детей, нечестно. Во-первых. А во-вторых, запугивать вредно. Потому что если каждый будет чего-нибудь бояться, он станет в старости таким же некрасивым, как вы!» После третьего или четвертого повтора Моне пришло в голову, что и Буланкина, видать, чего-то боится, раз вид у нее теперь не очень. Может, ей самой в детстве рассказывали про лихомар?
– …нельзя