Если жизнь до основ разрушена

      И терять уже будто нечего,

      То отыщется ли отдушина?

      Тесно мне в плену человечьего,

      Мне бы нравилось больше зверево.

      У подножья холма пологого

      Я в друзья б себе выбрал дерево

      И под ним бы построил логово.

      Счёт годам бы вёл, в чёрта ль, в бога ли,

      В хаос мира ли тихо веруя,

      Лишь бы только меня не трогали.

      И текла б повседневность серая…

      Я б отнюдь на неё не сетовал —

      Я свободен бы был как минимум.

      Обречён, увы, вместо этого

      С безысходностью небу синему

      Слать проклятья, в день больше дюжины,

      И ко мне повёрнуты головы,

      Что коснуться жаждут – сконфуженно —

      Предпоследнего нерва голого.

      Наличие души

      Лингвист определяет формой падежа,

      Завешивает в граммах врач-анатом.

      А обыватель по поступкам судит.

      И, сколько ни греши,

      Теолог скажет, однозначно есть душа

      У каждого, кто, как бы виноватым

      Ни стал потом, рождён был в расе «люди».

      Философ возразит,

      Что то отнюдь ни привилегия людей

      И что наделено ей всё живое.

      Лишь атеисты миф в ней увидали.

      И до сих пор открыт

      Вопрос, которого, пожалуй, нет острей,

      Который миру не даёт давно покоя:

      Везде ли есть душа, а главное – нужна ли.

      На листьях ландышей роса

      Июньским утром серебрится.

      Блестят от солнца небеса,

      А в облаках кружится птица.

      В саду на яблоньке в цвету

      Червяк пригрелся под корою.

      Я кудри в косу заплету

      И шляпкой голову прикрою,

      Лишь только выбиться на бок

      Неслушная сумеет чёлка.

      На шею повяжу