Робот и крест. Техносмысл русской идеи. Максим Калашников
Читать онлайн книгу.
В ком-то самодвижущиеся колесики (или огромные колесища) порождали страх, в ком-то восхищение. Кто-то шарахался от мастера, шепча «колдун», кто-то окидывал его взглядом, пропитанным уважением.
В каждом уголке Европы с XVI века обязательно имелась механическая мастерская, где что-то мастерили. Иногда из мастерской показывалось что-то дельное, тут же с радостью подхватываемое людьми для своих повседневных надобностей. Например – кремниевое ружье или часы. Но часто труд мастера оставался тайной для его соседей. А если какой-нибудь смельчак и отваживался заглянуть к нему в мастерскую, то не видел в ней ничего, кроме каких-то малопонятных железных деталей.
Потеряв Иерусалим, не добившись успеха в Крестовых походах, Европа принялась искать иные пути к Богу. Одну, небольшую ее часть, стараниями мрачного старика Кальвина охватил дух богатства, то есть – дух цифры. Количество богатства стало означать избранность к Спасению, и эта идея рванулась во все стороны, постепенно добравшись до Американского континента, откуда в настоящее времени стремится навязаться всему миру.
Некоторые мыслители видят в этой, родившейся от закрытых ворот Иерусалима цивилизации источник прогресса, который и сотворил нынешний мир. Но я позволю себе с таким мнением не согласиться. Мог ли человек кальвинистской этики, то есть – цифровой человек творить что-либо кроме цифр, которые для него были символом самого Всевышнего? А ведь прогресс – это цепочка технических изобретений, внедрению которых, быть может, и способствует цифровое мышление. Но не созданию. Нет, кроме Европы кальвинистской была и другая Европа, частично католическая, частично – лютеранская. Эта Европа избрала иной путь искания Центра мироздания – через понимание Его законов и их воплощение в рукотворных устройствах.
Над чем же трудились многочисленные механики, не вылезавшие из своих мастерских, но и не выносившие из них ничего, пригодного для повседневной жизни? Они силились слить все законы Мироздания в один волшебный предмет, который означал бы сам Центр миров. Ибо являл бы в мир вечное движение.
Слезящийся глаз астронома, прижатый к оптической трубе, сквозь которую проходит свет дальних звезд. Мудрец устал, он то и дело трет свой воспаленный глаз, но не в силах оторваться от ночного труда. Когда отрываться?! Скоро придет слепящий рассвет, а на будущую ноченьку небо может затянуть облаками. А, может, будет туман, или на город нападут враги, затянув округу хлопьями порохового дыма. Мало ли что может быть! Может, и не будет другой ночи, старенького мудреца сломит, например, тяжкий недуг.
Мудрец отрывается от зрительной трубы, берется за перо, и размашистыми буквами пишет еще одну строчку на хрустящем листе пергамента. Еще один небесный закон, который он перенес на Землю. Рано или поздно мысли мудреца разлетятся по норам мастерских, и переложатся под руками многочисленных мастеров в новое сложение деталей, через которое они опять-таки будут отыскивать вечное движение. Тайны жизни звезд переводились в тайны зубчатых колесиков,