Не город. Так, барахло. Городишко. Тогда ещё улица Сталина была, сейчас её переименовали. Ну, и Ленина улица. Обе в Уду впадают. Проспект худенький, на чОрта мне это нужно? Как в тюрьму. Мы и так просидели пол жизни. Надо быть культурным. Я, Михаил, даже не люблю, кто сидел в тюрьме. Вон, Пелепюк пришёл. Говорит: «Матери твоей рыбы принёс». Ты не моей принёс, а Мишиной. Дурак. Есть люди, заключённые, умные, а есть дураки. Пелепюк – первый дурак. Два года мы его отхаживали, а теперь ох ты, жена продавцом работает. А ты сам был бы умным мужчиной, зашёл бы к ребятам…

      Маме, твоей бабушке, говорит: С такими людями, мать, бороться надо. Надо Сталина на них. Сталин хоть грубый, но жизни давал всем. Пелепюк не нагорбатится. У кого мужиков нет, только тем печки ложит. Перо на нитку привяжет и в трубу… Дым пошёл, перо крутится, дым обратно… Баба к нему, дымит, дескать.

      – Вчера мы вместе протопили, не дымило?

      – Нет.

      – Мне на работу. Не могу.

      Той печку топить надо. Что делать? Пелепюк намекает, что, мол, ты, баба, уважай работу. Пока не женился, комнату снимал у родной тётки. Видит, булки на противне лежат, печь приготовлены. Тётка вышла, с соседками судачит. У Пелепюка ручонки шаловливые, пальцем дырок наделал, закапал ртути, сверху тестом замазал. Тётка мукой присыпАла, и он мукой присЫпал. Она протвень в печь заложила, заслонку поставила. Минут через десять из печи в заслонку стучат, заслонка ходуном ходит. Что такое? Открывает, булки на противне прыгают, тётка крестится, к попу побежала. А ртути мало было. Поп пришёл, кадилом помахал, булки не прыгают, деньги получил и ушёл.