Российский колокол № 3 (45) 2024. Литературно-художественный журнал
Читать онлайн книгу.
– символическая награда, которую обещают особо рьяным работягам. По преданию, вырезается в мехцехе из рештака. Либо отпиливается кругляк от чурки и крепится с помощью закрутки на спине.
Пингвин – ученик.
Рештак – шахтёрский автобус, он же скотовоз.
Тормозок – обед, еда, которую берут с собой в шахту; обычно хлеб и сало (колбаса).
Чернота
В Кировоград мы с мамой летели из Крыма на самолёте. Первый в жизни полёт. Мне недавно исполнилось семь. Я предвкушала парение, виды с высоты и красоту-красотищу. На деле меня мучительно выворачивало наизнанку, с первой же минуты. Потом я боялась и думать о самолётах долгие годы. В тот душный летний день я была выпотрошена и подавлена – мне было стыдно: от меня неприятно пахло, я издавала некрасивые звуки, а «барышни так себя не ведут» – так бы оценила это прабабушка. Я ехала с ней прощаться.
Она была такой красивой, даже в старости! Белая чистая кожа, округлое лицо с большими, чуть выпуклыми глазами, которые всегда улыбались и делали её взгляд как будто удивлённым. Она, казалось, смотрела и говорила: «Как приятно! Какая ты хорошая!» И этого её одобрения и восхищения я ждала. Мама меня никогда не хвалила – она думала, что этим испортит ребёнка.
Но в гробу лежал совершенно чужой человек: выразительные глаза были закрыты, и лицо казалось абсолютно пустым, покинутым, оплывшим, как свеча у её изголовья. И даже кожа была странно серой. Я не хотела прощаться с этим холодным лицом. На похоронах на следующий день мне надо было поцеловать её, но я побоялась дотронуться губами – просто сделала вид. Потом я считала это предательством, но исправить ничего было нельзя.
Накануне вечером взрослые собрались во дворе, за столом в беседке, и обсуждали завтрашние похороны, а я давно должна была заснуть – одна в тёмном доме, если не считать прабабушки. Гроб стоял в большой комнате – зале. Я лежала и думала, можно ли называть человеком того, кто уже умер. Мне хотелось думать о бабушке как о живой. Она была добрая, хорошая и такая настоящая, тёплая и уютная бабушка, в которую можно было зарыться носом и вдыхать запах яблок и сдобы. Она любила и умела печь – это умение потом и мне перешло по наследству вместе со старинными рецептами пирогов. А ещё она выращивала розы, и розарий под окном благоухал всё лето и осень. Но в ту ночь пахло совсем по-другому: тревожно, неприятно, невкусно.
Меня положили в маленькой комнатке на полу, на матрасе, рядом с большим старинным гардеробом на гнутых ножках. Мама говорила, что вся мебель в этом доме сделана ещё отцом прабабушки, то есть моим прапрадедом. Как она сохранилась в вихре тех безумных лет, я не знаю. Может быть, прабабушка её специально собирала в память об отце? А может, это сделал её последний муж ей в утешение? Но для меня все эти резные дверки и гнутые ножки хранили какую-то старинную тайну. И вот ночью из-под этих самых ножек оно и возникло.
Мне показалось, что дверь в соседнюю комнату чуть приоткрылась, скрипнула, а из-под шкафа выползло и навалилось на меня что-то чернее ночи – что-то тяжёлое, страшное, душное. Такое, что невозможно ни двинуться,