1-е отделение

      Аверс

      Парад-пролог

      И. Кулаков Владимир Александрович.

      Р. Десять лет спустя после войны.

      Роддом четвёртый, под Петровским сквером,

      где некогда Петра стояли корабли.

      Д. Мне подарили жизнь под знаком «скорпиона».

      И седовласый доктор напророчил мой удел.

      В. Весенние ручьи, отец и мать. И Дон…

      Поляне-русичи. Воронеж. Черноземье.

      Т. Я гистрион, я странник, лицедей.

      Жизнь цирковая мне – отрада.

      П. Я не жалел и не жалею ни о чём.

      Да, я – бродяга.

      Что ж, —

      значит, так и надо.

      Завидую поэтам и писателям, у которых дома есть кабинет или уголок, в котором они творят.

      Там всё – пишущая машинка, ручки, блокноты, книги – имеет свои постоянные места.

      Привычная обстановка и уют располагают к творчеству.

      Я мечтаю о постоянном доме.

      В моём распоряжении только цирковые гостиницы…

      Мой стол завален мятой, исписанной бумагой, словно верстак плотника – ворохом стружки, здесь порой клочок случайной бумаги и огрызок карандаша могут оказаться мудрее пухлой коленкоровой тетради и ручки с золотым пером. А расшатанная гостиничная койка дарит удивительные цветные сны…

      Я езжу, езжу, езжу… Брожу по свету, словно ищу Что-то…

      Каждые месяц-два – новый город, новые знакомства, новый цирк. Новые ощущения. Всё по-новому, как в первый раз…

      Мои впечатления умещаются в узких строках машинописного текста, и получается нечто вроде репортажей.

      Это репортажи кочевой жизни.

      О любви. И обо всём, что нас, цирковых, окружает.

      Это лирические миниатюры о цирке. О его людях. Обо мне.

      Это – репортажи моей души.

      Цирк – искусство искреннее.

      Искренность в пластике рук, – ибо руки не лгут.

      Она в загнанном от перегрузок сердце.

      Но цирк двулик.

      Ты, Зритель, видишь парадную сторону, – наши улыбки, наш успех.

      Это – «Аверс»…

      Мы тщательно прячем вздувшиеся вены и жилы. Крепимся, улыбаясь, когда больно. Выходя к Тебе, будничное, вчерашне-сегодняшнее, оставляем за кулисами.

      Грим и блёстки скрывают то, что зовётся «Реверсом». Это наше, сокровенное. Иначе, какие же мы лицедеи, чародеи-волшебники.

      «Реверс» – «Аверс», проще – «Решка» – «Орёл». Как у монеты. К тебе эта монета падает всегда одной стороной.

      Иначе ей – грош цена.

      От кукольного театра цирк отличается тем, что в нём нет ни одной ширмы.

      Мы, цирковые, всю жизни играем самих себя. Самая трудная роль…

      Манеж, как распростёртая ладонь, открывает все достоинства твои и удесятеряет силу твоих же недостатков.

      Здесь, на дне этой тринадцатиметровой чаши, нет ничего, что могло бы скрыть твою суть.

      И пусть наши души прикрывает улыбка профессионала, а суть тела скрыта под лучезарными блёстками, – Его Величество Зритель всё видит.

      Ведь от кукольного театра цирк отличается тем, что в нём нет ни одной ширмы.

      Кто же они – Цирковые?..

      Какие Они?..

      Я работаю с ними и живу среди них.

      Но не могу ответить на эти вопросы: кто Они, какие Они?

      …Сейчас его мышцы сократятся, станут упругими, словно струна, – и тело зазвучит, как совершенный музыкальный инструмент, заработает, как хорошо отлаженная машина.

      Каждый рельеф – кусочек смальты из мозаики развитого тела. Каждое движение, – будь то взмах руки или рывок на трапеции под купол, – это музыка. И она звучит! Звучит в теле гимнаста и в сердцах зрителей.

      Ещё час назад тело томилось под рубашкой, брюками, пальто. А сейчас – это ожившая античная скульптура, торжествующая под куполом.

      Но цирк есть цирк.

      Однажды тело воздушного гимнаста