Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин
Читать онлайн книгу.
говорю, что шатается. Видишь, видишь… Ты смотри вправо…
Супруги заспорили, но в это время перед ними остановилась пожилая женщина в потертом шерстяном платье, в бархатной наколке и с сумочкой через плечо. Она совала им в руки два желтеньких билета и бормотала:
– Pour les chaises, monsieur, vingt centimes… pour le repos[168].
Николай Ивановича вытаращил на нее глаза.
– Чего вам, мадам? Чего такого? Чего вы ввязываетесь? – говорил он удивленно.
Женщина повторила свою фразу.
– Да что нужно-то? Мы промеж себя разговариваем. Се ма фам – и больше ничего, – указал Николай Иванович на Глафиру Семеновну и прибавил, обращаясь к женщине: – Алле… А то я городового позову.
– Mais, monsieur, vous devez payer pour les chaises[169], – совала женщина билеты.
– Билеты? Какие такие билеты? Никаких нам билетов не нужно. Глаша! Да скажи же ей по-французски и отгони прочь! Алле!
– Monsieur doit payer pour les chaises, pour le repos… – настаивала женщина, указывая на стулья.
– Она говорит, что мы должны заплатить за стулья, – пояснила Глафира Семеновна.
– За какие стулья?
– Да вот на которых мы сидим.
– В первый раз слышу. Что же это за безобразие! Где же это видано, чтоб за стулья в саду брать! Ведь это же выставка, ведь это не театр, не представление. Скажи ей, чтоб убиралась к черту. Как черт по-французски? Я сам скажу.
– Vingt centimes, madame… Seulement vingt centimes. Ici il faut payer partout pour les chaises[170].
– Требует двадцать сантимов. Говорить, что здесь везде за стулья берут, – перевела мужу Глафира Семеновна и прибавила: – Да заплати ей. Ну стоит ли спорить!
– Это черт знает что такое! – вскочил со стула Николай Иванович, опуская руку в карман за деньгами. – И какое несчастие, что я по-французски ни одного ругательного слова не знаю, чтобы обругать эту бабу! – бормотал он и сунул женщине деньги.
XXX
– За посидение на садовых стульях брать! Только этого и недоставало! – продолжал горячиться Николай Иванович после ухода женщины, взявшей с него «за отдых». – И не диво бы, ежели представление какое было, а то – ничего. Сели люди отдохнуть и разговаривали.
– На Эйфелеву башню смотрели – вот тебе и представление, – отвечала Глафира Семеновна.
– Да ведь за посмотрение Эйфелевой башни уж при входе взято.
– То взято за посмотрение стоя, а это за посмотрение сидя… Полезешь на самую башню – опять возьмут. За каждый этаж возьмут. Я читала в газетах!
– Так там берут за подъемную машину, за то, что поднимаешься. Все-таки катание, все-таки люди трудятся и поднимают, а тут стоит стул на месте – вот и все… Просидели мы его, что ли? Вставай… Не хочу я больше сидеть, – сказал Николай Иванович жене, поднимаясь с места. – Теперь взяли за то, что сидя на Эйфелеву башню смотришь; а вдруг оглянешься и будешь вон на тот воздушный шар смотреть, что на веревке мотается, так и за посмотрение шара возьмут: зачем на шар, сидя на стуле, смотришь?
– Да чего
За стулья, месье, двадцать сантимов… за отдых.
Но, месье, вы должны заплатить за стулья.
Двадцать сантимов, мадам… Всего лишь двадцать сантимов. Здесь нужно везде платить за стулья.