Одесную одну я любовь посажу

      и ошую – другую, но тоже любовь.

      По глубокому кубку вручу, по ножу.

      Виноградное мясо, отрадная кровь.

      И начнётся наш жертвенный пир со стиха,

      благодарного слова за хлеб и за соль,

      за стеклянные эти – 0,8 – меха,

      и за то, что призрел перекатную голь.

      Как мы жили, подумать, и как погодя,

      с наступлением времени двигать назад,

      мы, плечами от стужи земной поводя,

      воротимся в Тобой навещаемый ад.

      Ну а ежели так посидеть довелось,

      если я раздаю и вино и ножи —

      я гортанное слово скажу на авось,

      что-то между «прости меня» и «накажи»,

      что-то между «прости нас» и «дай нам ремня».

      Только слово, которого нет на земле,

      и вот эту любовь, и вот ту, и меня,

      и зачатых в любви, и живущих во зле

      оправдает. Последнее слово. К суду

      обращаются частные лица Твои,

      по колено в Тобой сотворённом аду

      и по горло в Тобой сотворённой любви.

      Он произносит: кровь из носа.

      И кровь течёт по пиджаку,

      тому, не знавшему износа

      на синтетическом веку.

      А через час – по куртке чёрной,

      смывая белоснежный знак,

      уже в палате поднадзорной —

      и не кончается никак.

      Одни играют на баяне,

      другие делят нифеля.

      Ему не нравятся земляне,

      ему не нравится Земля.

      И он рукой безвольно машет,

      как артиллерии майор…

      И все. И музыка не пашет.

      И глохнет пламенный мотор.

      Голое тело, бесполое, полое, грязное

      В мусорный ящик не влезло – и брошено около.

      Это соседи, отъезд своей дочери празднуя,

      Выперли с площади куклу по кличке Чукоккала.

      Имя собачье ее раздражало хозяина.

      Ладно бы Катенька, Машенька, Лизонька, Наденька…

      Нет ведь, Чукоккалой, словно какого татарина,

      Дочка звала ее с самого детского садика.

      Выросла дочка. У мужа теперь в Лианозове.

      Взять позабыла подругу счастливого времени

      В дом, где супруг её прежде играл паровозами

      И представлялся вождём могиканского племени.

      Голая кукла Чукоккала мёрзнет на лестнице.

      Завтра исчезнет под влажной рукою уборщицы.

      Если старуха с