Парк евреев. Григорий Канович
Читать онлайн книгу.
его имя было Йосель. Йосель Копельман. Может, слышали такую фамилию?
На своем веку Ицхак не раз слышал фамилию Копельман. Один из них – сержант Зелик Копельман погиб под Алексеевкой. Шальная пуля попала ему в голову, когда он, хлебая солдатский борщ, рассказывал возле полевой кухни про хелмских глупцов. Мертвое лицо было растянуто в улыбке. Его так и похоронили – улыбающегося.
– Слышал, – сказал Ицхак. – Со мной один служил в армии. Но он погиб под Орлом.
– Мой Яцек тоже погиб, – с печальным равнодушием произнесла она.
Малкин смотрел на нее и диву давался. Надо же, ходит рядом с тобой человек, ты каждый день видишь его, но знать-не знаешь, ведать-не ведаешь, кто он и что он. То ли святой, то ли мерзавец, то ли мученик, то ли мучитель. Все у него как бы под замком – стучись-не стучись, ни за что не откроет. Что говорить о других, если к самому себе до гробовой доски ключа не подберешь, а если и подберешь, то прячешь его куда-нибудь подальше: неровен час, откроешь тем ключом самого себя, откроешь и содрогнешься – боже милостивый, да там пусто, да там холодно, как на погосте!
– Днем я была полькой… работала посыльной в тогдашнем магистрате, всякие бумажки разносила. А ночью… ночью бегала в гетто, к своему Йоселе-Яцеку. Дура была, ох, какая дура! – едва сдерживая скорые бабьи слезы, сказала она.
– Умные никогда не бывают счастливыми.
– Какая же я умная? Дура, последняя дура, – бросила она и замолчала.
– Где же вы встретились? – осторожно спросил Ицхак, боясь отпугнуть ее своим любопытством.
– В гимназии.
Малкин вытаращил на нее глаза.
– Нас до войны учила моя мама. – По ее морщинистым щекам скатились слезы, непрошеные, скупые.
Эстер с порога местечковой синагоги смотрела, как Ицхак (господи, неужели он такой старый!) ворковал с чужой женщиной на скамейке под липами Бернардинского сада, и безропотно ждала, когда он откроет дверь в молельню.
Пусть Эстер не ревнует.
Минуло то время, когда на него, даже семидесятилетнего, заглядывались молодухи. В семьдесят лет он еще крепко держал иголку в руке, одевался как иностранец, посмотришь – залюбуешься. А как же иначе? Ведь он был одновременно и Ицхак Малкин, и, как бы ходячая реклама: смотрите, мол, какой я портной, приходите на Садовую улицу, и я сошью вам костюм на заглядение. Пусть Эстер не ревнует. Прошли те деньки, когда он спиной чувствовал, кто за ним идет – женщина-огонь или женщина-пепел.
– Я, наверное, вам голову задурила, – виновато пробормотала пани Зофья. – Вы не поверите, но я никогда никому об этом не рассказывала.
Ицхак понимал, что ей хотелось излить душу. В самом деле, кому расскажешь о Йоселе-Яцеке, если не еврею. Может, другой тебя тоже терпеливо выслушает, но что для другого слова «гетто», «немец», «полицай» – место жительства, национальность, должность.
Пани Зофья жаждала погреться у чужого костра, подбросить в него свою чурку. Когда вокруг стужа, каждый может кинуть свое полено в огонь и протянуть