Гамаш описал полный круг по саду и остановился перед молящимися монахами.

      Пока он приближался к ним, у него возникло впечатление, что настоятель наблюдает за ним.

      Одно не вызывало сомнений: за те несколько минут, что Гамаш провел в саду, настоятель истратил еще больше энергии.

      Если назначение молитвы состояло в том, чтобы утешать, то в данном случае это не срабатывало. Но кто знает, в каком состоянии пребывал бы отец Филипп без молитвы? Гамаш подумал, что настоятель может в любую секунду упасть и потерять сознание.

      – Прошу прощения, – сказал Гамаш.

      Двое монахов перестали читать молитву, но отец Филипп дочитал до конца:

      – …Ныне и в час смерти нашей.

      Все вместе они нараспев произнесли:

      – Аминь.

      Отец Филипп открыл глаза:

      – Да, сын мой?

      «Сын мой» – традиционное обращение священника к прихожанину. Или настоятеля к монаху. Но Гамаш не был ни прихожанином, ни монахом. Почему же отец Филипп обратился к нему так?

      Просто по привычке? Или в знак симпатии? Или это что-то другое? Претензия на первенство. Превосходство отца над сыном.

      – У меня есть несколько вопросов.

      – Да, конечно, – сказал настоятель.

      Два других монаха хранили молчание.

      – Насколько я понимаю, брата Матье обнаружил один из вас.

      Монах справа от настоятеля стрельнул в него глазами, и тот едва заметно кивнул.

      – Его нашел я.

      Этот монах был меньше ростом, чем отец Филипп, и немного моложе. У него был настороженный взгляд.

      – Как вас зовут?

      – Симон.

      – Расскажите, пожалуйста, mon frère, о том, что случилось сегодня утром.

      Брат Симон опять покосился на настоятеля, и тот еще раз кивнул.

      – Я вышел в сад после службы первого часа, чтобы навести здесь порядок. И тут увидел его.

      – Кого вы увидели?

      – Брата Матье.

      – Oui, но вы сразу поняли, что это он?

      – Нет.

      – А что вы подумали?

      Брат Симон погрузился в молчание.

      – Все в порядке, Симон. Мы должны говорить правду, – сказал отец Филипп.

      – Oui, Père Abbé[22]. – Слова настоятеля явно не убедили и не обрадовали монаха. Но он подчинился. – Я подумал, что это отец настоятель.

      – Почему?

      – Потому что больше здесь никого не бывает. Только он. Да теперь я.

      Гамаш несколько секунд обдумывал его слова.

      – И что вы сделали?

      – Подошел проверить.

      Гамаш посмотрел на плетеную корзинку, лежащую на боку, – ее содержимое высыпалось на осенние