– Мне не нужны самоучки, возомнившие себя великими архитекторами и притащившиеся неизвестно откуда. В вашем возрасте я постигал науку зодчества в школе при султанском дворе, а вы нагрянули из Хиндустана жгучей засухой и думаете, что я возьму вас к себе учениками? У меня есть ученики из нашего народа. Неужели вы надеетесь, что я стану с вами возиться? Султан Сулейман поручил мне, своему ничтожному рабу, возвести самое грандиозное сооружение подлунного мира. – Такими словами бранил седобородый мастер двух путешественников, с великим трудом добравшихся до османских владений. Старик задумался, резко тряхнул головой, отгоняя надоедливую муху, упорно кружащую над его головой, и уставился на молодых парней. Они старику не нравились.

      Нос с горбинкой, глубоко запавшие глаза, окружённые глубокими и едва заметными морщинами, лохматые брови, нависающие над ними, жёсткий взгляд старого мастера, запоминались надолго. Костистое лицо, от природы смуглое или загоревшее – трудно было понять, пугало необычным сочетанием белой окладистой бороды с тёмной кожей. Крепкие длинные руки, с твёрдыми ладонями и ухватистыми пальцами, словно кричали, что эти руки могут не только усердно работать, но и умело убивать. Беседуя с кем-либо, мастер всегда смотрел в глаза собеседнику. Сегодня двум братьям эта встреча не сулила ничего хорошего, с утра у мастера болела правая нога. Судя по всему, на погоду…

      Рядом с просителями, склонив голову в огромной белой чалме и ковыряя загнутым носком расшитого сапога невидимую кочку, понуро безмолвствовал Метин-эфенди. Он слишком хорошо знал несносный характер знаменитого архитектора. Понимая все явные и скрытые, затаённые причины недовольства учителя, зодчий Метин-ага*2 надеялся, что старик прислушается к его заступничеству и даст двум его лучшим каменотёсам поработать на строительстве новой мечети. Он искоса поглядывал то на мастера, то на братьев и уныло надеялся на чудо. Но чудо не происходило, зодчий Синан устал от бесполезного разговора и созерцания двух недоумков, решивших, что они могут его безнаказанно беспокоить. Мимар Синан стремительно поднялся со странного сооружения, которое Метин-эфенди назвал креслом. Видимо, слишком резко, потому что ногу в очередной раз прострелила резкая боль, от которой закружилась голова. Мастер покачнулся и начал заваливаться назад.

      Первым спохватился Али. Старик лишь слегка пошатнулся, а молодой мужчина уже поддерживал жилистое тело, не давая ему рухнуть на землю. Усадив зодчего на мягкое сидение кресла, Али так же тихо отступил, как до этого подскочил. Словно ничего не произошло. Но в руках его появилось то, на что мастер не хотел смотреть изначально – их чертежи, расчёты и рисунки. Руки джигита, такие же твёрдые, как и у мастера, мяли гладкую бумагу, протягивая её старику.

      Не совсем оправившись от мгновенной потери сознания, Синан машинально взял бумаги в правую руку и невидящими глазами уставился в чудноватые рисунки. Странные и незнакомые очертания сооружений,