Леон Боканегро. Альберто Васкес-Фигероа
Читать онлайн книгу.
который позже представился как Сиксто Молинеро, уроженец Эсихи, посмотрел с недоумением на задавшего вопрос и решительно покачал головой.
– Кораблекрушение? Нет, вовсе нет. Я был частью гарнизона в Санта-Крус-де-ла-Мар-Пекенья.
– И где это?
– Санта-Крус-де-ла-Мар-Пекенья? На севере, на побережье.
– А что вы там делали?
– Это был своего рода форт, фактория, откуда мы торговали с местными. Покупали у них золото, шкуры гепарда и страусиные перья. Но однажды ночью нас атаковали. – Он цокнул языком. – Камня на камне не оставили, а нас обратили в рабство. Я единственный выживший из более чем шестидесяти человек.
III
Настало время собирать ячмень.
Праздники закончились, и мужчины, женщины, старики и дети надрывали спины под палящим солнцем пустыни, срезая высокие колосья, как будто от этого зависела их жизнь. И действительно, будущее их зависело от щедрого урожая, который Аллах соизволил им даровать, ведь он должен был продержаться до тех пор, пока не появится новое, тяжёлое и полное облако, чтобы оросить, возможно, где-то далеко отсюда, иссушенные земли.
Рабы не получили ни лучшее, ни худшее обращение по сравнению с другими людьми – и то обращение уже было достаточно суровым. Но теперь, с наступлением вечера, их вновь заковывали в цепи, потому что бедуины были слишком изнурены, чтобы преследовать беглецов.
Юба бен-Малак эль-Саба, «Господин народа копья», никогда не удостаивал рабов ни словом, ни взглядом, как будто они были призраками, не оставляющими даже тени на песке. Казалось, что по его мнению, его верблюды, да и самая тощая из его коз, имели несравненно большее значение, чем самый сильный и преданный из его рабов.
Можно было подумать, что он совершенно не интересуется ими и не испытывает к ним ни малейшего сочувствия, как если бы они были всего лишь ценным товаром, от которого ему вскоре предстояло избавиться.
Когда кожаные мешки были наполнены зерном и на поверхности большой впадины Даора не осталось ничего, кроме жалких остатков травы, которые не смогли съесть козы и дромадеры, женщины в мгновение ока сворачивали лагеря, и каждая семья отправлялась своим путём. Жители пустыни, следуя своей традиции, не прощались друг с другом, хотя мужчины и женщины проводили долгие минуты, приветствуя друг друга при встрече.
Номады ненавидели прощания, считая, что выражение печали при расставании символизирует слабость, недостойную тех, кто с самого рождения привыкал к тому, что внутренняя сила – самое ценное оружие в их суровом мире.
Можно было подумать, что слово «прощай» не существовало в лексиконе жителей пустыни, которые, тем не менее, знали тысячи способов приветствовать друг друга и делиться всем, что имели, с вновь прибывшими.
Для моряков, привыкших к трогательным и часто преувеличенным прощаниям на палубе корабля, где руки и платки махали до тех пор, пока любимый человек не превращался в точку на горизонте, такое отсутствие привязанности было чем-то удивительным. Они не могли понять, как те, кто вел себя как братья, а