Дождливый день, холодный и пустой.

      Над Валаамом сизый небосвод.

      Немая лень вдруг овладела мной

      Среди круженья неумолчных вод.

      Я сел в углу, тетрадку теребя,

      Уставившись в облезлый потолок,

      Надеясь записать, как потерял тебя

      И почему любовь я удержать не смог.

      Всё это я оставлю при себе:

      Писать такое – радость не моя.

      Вот только чёрточка осталась на душе,

      Как шрам от пули или от ножа.

      Иду. Кругом лишайник, мох, брусника,

      Еловый шум, сосновые боры.

      В траве синеет спелая черника,

      На скалах перезрела земляника,

      В лесу растут шикарные грибы.

      Вот это жизнь на древнем Валааме!

      Под тихий перезвон колоколов

      Пишу этюды в золотистой гамме,

      Скрываясь за высокими горами

      От северных порывистых ветров.

      Стихи пропали. Мысли убежали.

      Я пуст, как чайник, – всё не в радость мне.

      Вокруг леса недвижимо стояли

      И отражались в ладожской воде.

      Снег облаков чуть розовел на солнце.

      От глубины небес захватывало дух.

      Я выглянул из тусклого оконца

      И вдруг услышал, как кричит петух.

      Там куры с петухами, здесь собаки,

      А я сижу, уставившись в тетрадь.

      На огороде распустились маки,

      И кто-то тайно хочет их сорвать.

      Я взгляд свой устремил к прозрачным далям,

      Где среди скал над ладожской водой

      Часовня с золочёными крестами

      Божественной сияла красотой!

      Стихов я больше не пишу

      И вечером, накинув телогрейку,

      На берег Ладоги спешу —

      Там на закаты я гляжу

      И