Отобедав, на диване,

      Затянулся сигаретой,

      И в разымчивом тумане

      Округляются предметы:

      Зеркало и радиола.

      В тёмных изразцах камин.

      Белый над кроватью полог.

      Пена голубых перин.

      Что там было… Что там будет…

      Нет ни завтра, ни вчера.

      Пропируем и прокутим

      И проспим здесь до утра.

      Снежный свет в двойные стёкла.

      Зимний день уже на склоне.

      Как в обёрнутом бинокле,

      Где-то очень далеко,

      Старшина в докладном тоне

      Хитрым вятским говорком

      Рапортует, что расставил

      Батарею на постой,

      Что, жалеючи, оставил

      Пять семеек за стеной,

      Но что тотчас выгнать можно…

      Почему-то вдруг тревожно

      Сердце вскинулось моё.

      Вида не подав наружно,

      Спрашиваю равнодушно:

      «Женщины?» – «Одно бабьё».

      «Молодые?» С полувзгляда,

      Хоть вопрос мой необычен,

      Доверительно: «Что надо.

      Ну, не знаю, как… с обличьем».

      Вот за то, что ты толков,

      И люблю тебя, Хмельков!

      Чуть мигни – готовый план:

      «Я, товарищ капитан…»

      Сформулировать мне трудно.

      Так бы смолк и взял бы книгу.

      «…полагаю – в доме людно.

      Во дворе видали флигель?

      И коровы в хлеве рядом.

      Две минуты – и порядок:

      Приведу туда любую

      Н-н… надоить нам молока…

      Лишь бы глянувши – какую,

      Вы кивнули мне слегка».

      Кончено. Не быть покою.

      Ласточкою стукоток:

      Знать об этом будем двое,

      Больше никогда никто.

      Ладно! Встал. «Пошли, Васёк.

      Быстро. Где они? Веди».

      Вышли. Круг. И на порог.

      «Ты поймёшь кого. Следи».

      Пар и брызги пены мыльной.

      Утюги. Угар гладильный.

      Две кровати. Стол. Корыто.

      Боже, сколько их набито!

      Не пройти, чтоб не задеть их, –

      Бабки, мамки, няньки, дети –

      Разномастны, разноростны,

      От младенцев до подростков, –

      Все с дороги сторонятся,

      Те не смотрят, те косятся,

      Те не сводят глаз с лица

      Иноземца-пришлеца.

      Стихли крики, речь и гомон,

      Лишь шинель моя шуршит.

      А Хмельков – как будто дома,

      Отвалясь непринуждённо,

      У двери стоит-следит.

      Как неловок! Как смешон я!

      Лица женщин обвожу,

      Но… такой не нахожу:

      Кто сбежал в мороз да в лес,

      Кто упрятался вблизи…

      И зачем сюда я влез?

      Чёрт с ним… – «Э-э, wie heissen Sie?»[25]

      Худощавая блондинка,

      Жгут белья крутя над ванной,

      Чуть оправила косынку

      И сказала робко: «Анна».

      Так… лицо… фигура… Да…

      Не звезда киноэкрана,

      Не звезда…

      Ле�